Елена Прудникова - Мост через огненную реку

«Все-таки врать так, чтобы я поверил, ты не научился», – подумал Энтони, но вслух ничего не сказал.

…Так продолжалось до самого тринадцатого числа, когда Галена привели в Чертог Встречи. Не надо было особых умственных усилий, чтобы понять, что его ожидает. Костер быт сложен так, что человек в середине должен умереть не от огня, а от невыносимого жара, испечься заживо. Теодор думал, что мучители останутся наблюдать агонию, но его усадили в кресло на возвышении и оставили одного.

– Напоили еще какой-то дрянью… Не знаю, что за снадобье. Ты в полном сознании, все видишь, чувствуешь, понимаешь, даже шевелиться можешь, правда, еле-еле, тело как замороженное, а голова ясная… удовольствие, скажу я тебе… – он замолчал и еще крепче стиснул руку Энтони. – И этот смотрит… глаз не оторвать. Смеется… – В темных глазах снова появилась отрешенность.

– Эту штуку я тоже знаю, – подал голос Алан. – Только у нее такое название, что язык можно сломать. Быстро от нее не отходят, тем более от такой лошадиной дозы, какую вам дали, но со временем все пройдет. Если, конечно, по ночам будете спать, а не смотреть в небо…

Слова – вещь хорошая, и у Алана славно получалось делать страшные вещи обыденными и даже смешными. Но Бейсингем предпочитал другое средство от неприятных мыслей, и это средство, по счастью, у них было. Он налил вина и бережно приподнял голову Теодора.

– Ну-ка, выпей!

– Да что ты со мной, как с маленьким! – рассердился генерал и приподнялся, опершись на локоть. Его повело в сторону, однако он взял стакан и выпил сам. Алан улыбнулся и подмигнул Энтони.

– В конце концов, их подвела любовь к этим глупым обрядам, – сказал мальчик. – Они вовсе не имеют такого значения, которое им придают. Главное – открыть сердце тьме, а обряды – дело второстепенное, хотя и существенное. И еще вас спасла их жестокость. Встречу можно было совершить и на следующий день, но им захотелось как следует отомстить, насладиться мучениями жертвы. И вот результат. Герцог Оверхилл приказал убить их сразу, по-военному, и теперь их никто уже не спасет и не освободит.

– Я не поэтому… – начал Бейсингем и замолчал, потому что на лице Теодора появилось такое выражение, что у него язык отнялся. Он проследил взгляд цыгана, хотя можно было и не делать этого. Мимо них шла Элизабет, стражник вел королеву в предназначенную для нее палатку, придерживая за обвязанную вокруг пояса веревку. Та тоже повернула голову, встретилась взглядом с Теодором, по лицу прошла судорога ненависти. Сейчас королева совсем не казалась красивой, она быта похожа на ведьму из «Трактата о нечистой силе».

– Представляю, что у нее родится… – отвечая своим мыслям, промолвил Энтони.

– Я думаю, ребенок, – отозвался Алан.

– Что?

– Ребенок. Черненький. Забавно, если это будет девочка…

– Почему? – не понял Гален.

– Матушка говорит, что сильные мужчины, такие, как вы, к сыновьям бывают суровы. Зато дочери вьют из них веревки, – рассмеялся мальчик. – Интересно посмотреть, как это будет…

Гален с немым вопросом уставился на него.

– Королеву либо казнят, либо отправят в монастырь, – продолжал Алан. – А маленького куда? Вам не жаль его? Это ведь и ваш ребенок. Можете оставить его матушке, она примет.

Энтони непонимающими глазами смотрел на Алана, который все болтал и болтал, рассказывал о том, какая замечательная у него матушка, как она ведет дом, как воспитывает детей. До тех пор, пока не заметил вдруг, что стискивавшие его руку пальцы разжались. Теодор Гален чуть повернул голову, взглянул еще раз в ясные серые глаза склонившегося над ним мальчика, улыбнулся и уснул…

Терри спал крепко, как младенец, – впервые за все эти дни. А вот Бейсингему не спалось. Он лежал, смотрел в звездное майское небо. «Главное – открыть сердце тьме», – вспоминал он. А черные мессы, получается, можно и не служить? Ну, Алан, вот это философия!

– Очень умный мальчик, – послышался рядом с ним чей-то голос. – Далеко пойдет. Как он сразу самую суть ухватил… Это и в самом деле главное. То, чего Хозяин Тьмы от всех и добивается. А как – то ли ты магистр высшего круга, то ли просто козлик – значения не имеет. В этом смысле у него все равны…

Энтони повернул голову – на пеньке, том самом, на который они перед сном поставили кружки с вином, теперь сидел человек. Он быт в старомодной кирасе, без наплечников, из-под металлического панциря торчали полосатые зелено-белые рукава, левый порван и перемазан засохшей кровью. На поясе – меч в ножнах, шлем лежит рядом. Длинные, ниже плеч, русые волосы, не мытые, наверное, месяца два, слегка завиваются на концах, небольшая бородка растрепана.