Елена Прудникова - Мост через огненную реку

Но едва они перешли Сану, Энтони возник около Теодора.

– Эй! – крикнул он, и когда Гален поднял голову, пустил лошадь в галоп.

Они долго носились по степи, как ошалевшие от зимы жеребята, потом поехали шагом, стремя в стремя.

– Все! Пока мы на этой стороне, о делах – ни слова. Красота-то какая!

Теодор с усмешкой смотрел перед собой, покусывал травинку, молчал.

– Знаю, что ты мне сейчас скажешь, бродяга. – Энтони ткнул его кулаком в бок и легко увернулся от жеста возмездия. – Ты скажешь: «Видел бы ты эзрийские степи!»

– Я видел эзрийские степи. – Теодор взглянул на солнце, прищурился.

– Скажешь, они лучше?

– Нет, – флегматично заметил он, не меняя позы. – То же самое. Только со всех сторон и до края земли.

– Кстати, я спросить тебя хотел, друг. Ты что, рехнулся?

– Не совсем. – Гален смотрел лукаво, углы губ дрожали от смеха.

– Тогда объясни: какого черта ты суешься в Аркенайн на вороной лошади? Тебе мало досталось?

– Тони, – укоризненно протянул генерал. – Я же цыган…

– Ну и что, что цыган?!

– А ты не слышал поговорку, что у цыгана лошадь всегда крашеная? Если не для дела, то просто потому, что так положено.

Энтони с сомнением оглядел сначала жеребца, потом его хозяина. Конь был черный, как ночь, ни единого светлого пятнышка, и выглядел абсолютно натурально. Хозяин больше не мог крепиться и расхохотался, как мальчишка, сотворивший очень удачную проказу.

– Ну ты и хитер! – только и смог сказать Бейсингем.

– Хороший конь, рыжий. Строевой, неприметный. Я его у кавалеристов раздобыт, в тот же день сварил составчик, и вот тебе результат. Два раза в месяц подновляю, цвет прекрасный, королеве нравится, придворные в восторге. А вы чем там с Монтазьеном занимались с таким упоением?

– Да ну, – скривился Энтони. – Политикой. Гадость! Давай лучше еще прокатимся, нам в Аркенайне дней двадцать торчать, а там будет не до прогулок.

…Аркенайн, действительно, переменился. Внешне все тот же, внутри он был убран по-королевски. Полы покрыты коврами, стены завешаны гобеленами – не иначе, опустошили все дворцовые кладовые, – массивная мебель в рыцарском стиле еще пахла деревом, всюду шелк, бархат, золото, фарфор. Убрана и отделана была, правда, лишь часть замка, но Энтони и не стремился выйти за ее пределы. В Аркенайне он притих, старался держаться поближе к Теодору и кончил тем, что поместился с ним в одних покоях. Он, как главный участник предстоящего действа, имел право, коего были лишены придворные рангом поменьше – выбрать себе помещение, и как-то так получилось, что бремя выбора легло на плечи Галена. Пока Бейсингем устраивал королеву в ее покоях, Теодор и Артона осмотрели все помещения и остановились на трех комнатах, отделанных в эзрийском стиле – две спальни и небольшая гостиная. В спальнях постели были устроены прямо на полу, на роскошных коврах, в гостиной стояли низенькие столики, удобные диваны и уйма всяких статуэток, которые Энтони тут же велел убрать с глаз долой, чтобы не путались под руками и под ногами. Артона поместился в маленькой комнатке для слуг. Своих денщиков они оставили в Трогартей-не – Энтони по просьбе королевы, Теодор по собственному почину. Впрочем, королевских слуг хватало на всех.

Вторая дверь каморки выходила в коридорчик, который вел на галерею – там славно будет вечером пить вино, разглядывая двор замка. Другой конец галереи выводил уже на просторы «девственного Аркенайна». Получился почти военный лагерь с запасным выходом, ведущим на оперативный простор.

Жили друзья вместе, но виделись по-прежнему нечасто. Энтони и в Аркенайне пришлось проводить дни с Монтазьеном, к которому присоединился Оулиш, наставлявший будущего короля в основах дипломатии. Остальные герцоги Трогармарка к аркенайнским делам оказались непричастны. Теодор, одолжив у Энтони ординарца, лазал по замку, исследуя самые дальние его закоулки, или веселился с приятелями, которых за время пребывания в Трогармарке приобрел множество, и все больше почему-то среди людей Хозяина, словно тянуло его к ним. Артона тоже нашел себе друзей среди слуг и стражи. Лишь вечером они все встречались, но вскоре и вечера у Бейсингема стали заняты.

Уже на второй день, едва опустились сумерки, к ним заявился Монтазьен и пригласил Энтони с собой.

– Все это, конечно, глупости, – несколько смущенно сказал герцог, – но здесь, как и везде в мире, дураков больше, чем хотелось бы иметь. Вам придется присутствовать на мистерии, милорд.