Павел Молитвин: Спутники Волкодава

Сначала осьминог отпустил трубочку, потом из расщелины показалось одно щупальце, за ним второе, третье… Маути склонилась к воде, и когда спрут вынырнул из расщелины, ухватила его за туловище. Хитроумная тварь выпустила в воду черное облако; длинные, сужающиеся к концам щупальца обвили левую руку девушки до самого плеча, вцепились в корзинку. Маути несколько мгновений пристально вглядывалась в бугристую извивающуюся массу, а затем прокусила хрящеватое темечко спрута. Оторвала от себя разом ослабевшие присоски, успевшие оставить на руке десятки красных кружочков, и, бросив обмякшего головоногого в корзину, двинулась к берегу.

Выйдя на сушу, она принялась шваркать со всего размаху осьминога о камни — лучший способ сделать его мясо мягким, и, надев передник, отправилась домой.

Хижина Маути, сплетенная пять лет назад ее отцом из вымоченных в морской воде прутьев чика-чика и крытая пальмовыми листьями, внешне напоминала остальные дома поселка. Разница была лишь в размерах: хижина предназначалась для одной семьи, в то время как в длинных домах мекамбо жило от пяти до пятнадцати семей, входивших в род.

Девушка разгребла в очаге золу, раздула уголья и поставила на огонь горшок с водой, с гордостью подумав, что ее посуда безусловно самая красивая в поселке. И самое поразительное, сделана эта посуда руками мужчины. Ее мужчины, мужчины, которого полгода назад она ввела в свой дом.

Впервые увидев Тилорна, Маути испытала что-то похожее на отвращение — мужчина с белым цветом кожи, с пепельными волосами — это же ни на что не похоже! Она и прежде слыхала о том, что существуют белокожие люди, но видеть их ей раньше не приходилось, и, как сказала тогда Маути своей подруге Баули — дочери вождя ра-Вауки, — она не много потеряла. Как и большинство женщин поселка, поначалу она сторонилась Тилорна, даром что тот был здесь таким же чужаком, как и сама Маути. Мужчина с мертвенным цветом кожи не интересовал девушку, однако вскоре до нее дошли слухи о том, что наложением рук он исцелил Вихауви, умиравшего от внутреннего жара, справиться с которым не смог сам Тофра-оук. Юноша всегда относился к Маути по-дружески, и в глубине души она испытала благодарность к белому колдуну.

Потом Тилорн вернул зрение матери вождя — старухе Кебаке, заговорил язвы Забулави и избавил, не прибегая ни к каким колдовским снадобьям, детвору острова от глистов — болезни, считавшейся здесь возрастной и почти неизлечимой. О белом колдуне заговорили со страхом и уважением, хотя находились злые языки, нашептывавшие всем, кто готов слушать, что Тилорн — слуга Панакави. Поскольку белый цвет — цвет смерти — не является любимым у мекамбо, перешептывания не стихали до тех пор, пока крикунья и скандалистка, драчливая Отайя не предупредила шептунов, что каждому, кто косо посмотрит на чужеземца или назовет его «белым колдуном», она «выцарапает бесстыжие глаза, вырвет вшивые волосы и гнилой язык». Тилорн не спал три дня и три ночи, колдуя возле ее умирающего сына, и сумел-таки вернуть его к жизни, хотя сам после этих бдений походил на труп. Связываться с сумасшедшей Отайей, потерявший пять лет назад трех старших сыновей и мужа во время того памятного урагана, что пригнал на Тулалаоки каноэ со стариком Нкакути и его дочерью Маути, опасался сам ра-Вауки, и прилипшее было к Тилорну прозвище «белый колдун» перестали употреблять даже те, кто почему-либо недолюбливал чужака.

Таких, впрочем, на Тулалаоки было немного. Тилорн не пытался стать «своим», понимая, видимо, что это ему не удастся, проживи он на острове хоть сто лет, но и оставаясь чужаком, сумел снискать если не любовь, то симпатию и уважение. Отчасти это объяснялось тем, что, едва научившись говорить на языке мекамбо, он с поразительным искусством избегал споров и ссор с кем бы то ни было. Отчасти же причина хорошего к нему отношения островитян заключалась в том, что, будучи мастером на все руки, секретов своих он не скрывал и охотно делился знаниями и умениями с каждым, кто хотел от него что-либо перенять.

Тофра-оук, например, проникся к Тилорну безмерным уважением, после того как тот научил его из меди и олова, вымениваемых у матуави, которые, в свою очередь, выменивали их у мореходов, приплывавших с расположенной на востоке Большой земли, выплавлять бронзу — металл, почти не уступавший прочностью железу. Секрет изготовления бронзы восточные мореходы хранили в тайне от матуави, а может, и сами его не ведали; Тилорн же открыл тайну походя, да еще и шутил, по словам Тофра-оука, что рискует при этом стать злодеем в глазах всего женского населения Тулалаоки. Злодеем его, понятно, никто не назвал, однако женщинам и правда пришлось расстаться со значительной частью ручных и ножных браслетов — из них торжествующий Тофра-оук изготовил множество рыболовных крючков, в которых на острове постоянно ощущался недостаток.