Павел Молитвин - Ветер удачи

— Не правда ли, замечательный вечер? — вкрадчиво обратился к Эвриху Иммамал Бнилит, наблюдавший за тонущим в море светилом, опершись о фальшборт.

— Великолепный! — с чувством ответил аррант, со времени первого путешествия на корабле полюбивший бескрайние морские просторы. Недаром, значит, говорят, что любовь к морю у аррантов в крови, даже у тех, кто родился и вырос вдали от него и долгое время знал о нем лишь понаслышке.

Глядя на бегущие за бортом длинные пологие волны, подкрашенные алыми лучами уходящего за горизонт солнца, он чувствовал удивительный покой и умиротворение. Тревога, тоска и нетерпение, снедавшие его в Беловодье, несмотря на близость друзей, рассеялись как дым, едва он ступил в Галирадском порту на палубу «Хлебного колоса». Вдыхая пахнущий солью, рыбой и водорослями, ни с чем не сравнимый морской воздух, он ощутил небывалый прилив сил. Плечи сами собой расправились, на губах заиграла улыбка, и даже дышать вроде бы стало легче, а ведь, казалось бы, все должно было быть наоборот: уж где бы ему и отмякнуть и отогреться душой после скитаний по Вечной Степи, как не в Беловодье, в доме Тилорна и Ниилит, старого Вароха и мужающего не по дням, а по часам Зуйко? Так нет же, не находил он себе там места и, отдав Тилорну его «маячок», едва дотерпел до весны. И лишь только зазвенели ручьи, побежали к вскрывшейся ото льда Светыни, словно подгоняемый неведомой силой, поспешил он к Вратам в Нижний мир, дабы поскорее взойти на уходящее в Кондар судно.

А ведь, ежели как следует разобраться, не приходилось ему ждать от путешествия по морю ничего хорошего. «Морская дева», на которой отплыл он некогда в Мономатану, была атакована «стервятниками Кешо». «Косатка» Астамера разбилась у подножия Всадника. На «Крылатом змее» он был пленником, пока не угодил в чрево кита. То есть были, разумеется, и счастливые, бестревожные плавания, но они-то как раз запомнились меньше, и должно было бы ему относиться к морю с опаской…

— Завязался у нас вчера интересный разговор, прерванный, к несчастью, невежей халисунцем, — прервал затянувшееся молчание Иммамал. — Не возобновить ли нам его, в чаянии, что принесет он каждому из нас приятность и пользу?

Оторвавшись от созерцания закатного моря, Эврих перевел взгляд на сухощавого торговца тканями, недоумевая, к чему тот клонит.

— Совершенно случайно стал я свидетелем того, как в Кондаре посетил ты открытую учениками Богов-Близнецов лечебницу для неимущих и безвозмездно передал тамошним служителям кое-какие лекарственные снадобья, — продолжал саккаремец, решивший отбросить ничего не значащие вежливые фразы, с которых принято начинать разговор с малознакомым человеком, и перейти прямо к сути дела, пока еще какой-нибудь томимый скукой пассажир «Ласточки» не надумает нарушить их уединение. — Проявив некоторую бесцеремонность, я спросил у Березата, которого знаю не один год, каким товаром ты торгуешь, и он, не слишком, впрочем, охотно, сообщил, что в тюках твоих упакованы всевозможные травы, мази, порошки и лекарские трактаты.

— Так оно и есть, почтенный Иммамал, — подтвердил Эврих. — Я не делаю из этого секрета, и, ежели тебя сильно занимало содержимое моих тюков, ты мог бы спросить об этом у меня самого.

— Видишь ли, какое дело… В том, что ты искусный лекарь, я убедился еще на «Хлебном колосе», где ты вправлял грыжу одному из грузчиков. Потом ты приготовил целебный напиток для мучившегося животом гребца и не взял платы за труды, сославшись на то, что в настоящий момент не стеснен в средствах…. — Саккаремец опустил глаза, явно тяготясь тем, что ему приходится признаваться в том, как пристально следил он за каждым шагом молодого арранта.

— Вероятно, существует веская причина, побудившая тебя проявить столько внимания к моей скромной персоне? — сухо спросил Эврих, чувствуя, как нарастает в нем глухое раздражение бесцеремонностью излишне любознательного спутника.

— Причина существует, причем столь серьезная, что, прежде чем я ее открою, мне хотелось бы услышать от тебя обещание сохранить наш разговор в тайне, — произнес после короткой заминки Иммамал, нервно похрустывая сцепленными за спиной пальцами.

— Почему ты думаешь, что я дам тебе подобное обещание? — все больше удивляясь и раздражаясь, осведомился Эврих, машинально гладя шрам на левой щеке — появилась у него в последнее время такая привычка.

— Потому что ты — пришелец из Верхнего мира, не привыкший отказывать в помощи даже тем людям, которые тебя о ней не просят, — торжественно произнес саккаремец, словно бы становясь значительней и выше ростом. — А как раз о помощи-то я и хотел тебя умолять. Твои умения необходимы людям несравнимо более достойным, чем Ирам, и столь высокопоставленным, что без упомянутой клятвы я не могу открыть тебе их имена.