Павел Молитвин - Тень императора

— …тоже не теряли времени даром. У нас есть любопытные известия из «Мраморного логова», — внезапно уловил Эврих конец обращенной к нему фразы. От воспоминаний о минувшей ночи его отвлекли неожиданно вкрадчивые интонации Нганьи, ставшей вдруг похожей на лисицу, только что опустошившую курятник.

Ильяс поморщилась, и выразительное лицо её с высокими скулами и четко очерченными стрелами бровей сделалось замкнутым и отчужденным.

— Так что же это за вести? — спросил Эврих, догадываясь уже о том, что собирается ему поведать Нганья.

— Супруга Газахлара выехала нынче утром из столицы в одно из своих загородных поместий. С ней отправился небольшой отряд телохранителей и Малаи. По его мнению, медлить больше нельзя — через пару седмиц Нжери разрешится дочкой.

— Да помогут ей все здешние Боги! — с чувством произнес аррант. — Я рад, что её не будет здесь, если вы все же решите устроить мятеж.

— И это все, что ты можешь сказать? — испытующе уставясь на Эвриха, вопросила Нганья. — Неужто тебе не хочется увидеть её, переговорить с ней перед долгой разлукой? Ободрить? Сказать напутственные слова и дать имя своей дочери?

— Полагаю, она в состоянии сама придумать имя. Или это сделает Газахлар, раз уж, согласно вашим обычаям, имя дочери дает отец, а не мать. — Эврих видел, что разговор этот неприятен Ильяс и Тарагата затеяла его неспроста. Едва ли, впрочем, она сделала это с единственной целью напомнить своей подруге о том, что избранник её делит ложе с кем ни попадя. — Отъезд Нжери может быть использован Кешо в своих целях, и я не собираюсь искать с ней встречи, которая может повредить как ей, так и всем нам. Именно это ты хотела услышать от меня, не так ли?

Нганья с непроницаемым видом кивнула, а Яргай, не догадываясь, что разговор этот крайне неприятен Аль-Чориль, поинтересовался:

— Хотел бы я знать, как относится к появлению наследницы Газахлар?

— Он предпочел бы иметь наследника. И дорого бы дал, чтобы это был его собственный сын, — несколько резче, чем следовало, ответил Эврих. — Однако выбора у него нет. Моя дочь — это лучшее из того, что он может иметь.

— Но если он знает, что его супруга изменяла ему, то как он, будучи оксаром, терпит подобное? — продолжал Яргай, проявлявший порой прямо-таки удивительную толстокожесть.

Ильяс коротко ответила, что как раз из-за своего высокого происхождения и положения Газахлару приходится сносить многое такое, чего не потерпел бы лавочник или ремесленник, а Эврих с глубокомысленным видом добавил:

— Газахлар ведет себя в полном соответствии с заповедями достопочтенного Гуменкула, писавшего: «Хотя бы и многажды досаждала тебе жена твоя, прости её. Если взял ты супругу злонравную, научи её доброте и кротости, ежели нашел в ней порок — изгони его, а не её. Даже уверившись, что жена твоя неисправима и упорствует в своих прегрешениях, то и тогда не изгоняй её, ибо есть она часть тебя пред лицом людей и Богов. Пусть пороки жены окажутся неисправимы, тебе и за то уготовано Всеблагим Отцом Созидателем достойное воздаяние. Ибо терпимость, милосердие и сострадание — неотъемлемые атрибуты доброты, которая является единственной ценностью, существующей в мире видимостей. Будучи угодна Богам, она к тому ж и самоценна, поскольку и в земной юдоли сама себе наградой становится, что подтвердит тебе любой добросердечный муж».

— Вай-ваг! Ну и обычаи у вас в Аррантиаде! — возмутился Яргай.

— Многим ли лучше они в Мономатане? Я уж не буду упоминать о вашем отношении к близнецам, об этом тебе лучше Ильяс скажет. А вот что в некоторых племенах на юге империи до сих пор процветает людоедство, тебе ведомо? Я как-то слышал от ранталуков любопытную историю о племени бампу. Там, например, есть очаровательный обычай подвешивать мертвых врагов вниз головой и избивать трупы дубинами, дабы мясо их стало мягким. А как тебе нравятся калхоги, предпочитающие металлическим бамбуковые наконечники стрел? Они, видишь ли, вонзившись в тело противника, застревают в нем и расщепляются на тысячи мельчайших щепочек.

Видя, что до Яргая наконец дошло, какую глупость он сотворил, поддерживая начатый Нганьей разговор, Эврих, дабы переменить тему, продолжал потешать своих слушателей рассказом об удивительных обычаях разных племен и народов:

— Старики бампу, лежа на смертном одре, умоляют, чтобы тело их было съедено детьми и внуками. Они завещают его им как самую большую ценность, выделяя каждому из живущих определенную часть. В других племенах покойников бальзамируют, высушивают, и самыми богатыми семьями считаются те, в чьих хижинах хранится больше засушенных предков. Которых, к слову сказать, в хорошую погоду выносят на двор — погреться на солнышке и подышать свежим воздухом. Иногда их даже берут с собой в путешествия и на охоту, дабы показать что-нибудь любопытное или порадовать охотничьими успехами подрастающего поколения.