Олег Будилов - По дороге к высокой башне (СИ)

Ругон тяжело опустился на одеяло. Воинская сноровка и крепкие латы сберегли старика в бою, он храбро сражался и хорошо держался на совете, но сейчас последние силы покинули его.

— Все мы великие воины, — проворчал он, — и хорошо владеем мечом. Но одно дело сразиться с десятком врагов и совсем другое ударить в спину кинжалом беззащитного мальчишку. Вы остались живы только потому, что в последний момент рука Булина дрогнула.

— Но почему? — не понял я.

— Потому что он был хорошим человеком.

— Что ты говоришь, — возмутился я, — неужели хороший человек пошел бы на такое?!

— Ради высшей цели настоящий воин может пойти на все, что угодно, — отвели Ругон, — Булин промахнулся потому что до последнего момента сомневался в своем решении. Мы уже никогда не узнаем, что на самом деле его остановило — боги или проснувшаяся совесть.

Не скрою слова старика сбили меня с толку. Получалось, что у каждого дворянина свое представление о совести и чести. И как прикажете в этом разобраться?

— Кстати — это и тебе наука, — сказал Ругон, — если решился на поступок отбрось сомнения.

Старик улегся на заботливо приготовленную оруженосцем постель, накрылся плащом и повернулся ко мне спиной.

— А если бы на месте Булина был ты, — спросил я, — ты смог бы убить нас?

— Конечно, — ответил, не раздумывая Ругон.

— Но как же так… — начал было я, но воин не стал меня слушать.

— Замолчи уже ради всех богов, — взмолился он, — и дай старику поспать.

Утром я не смог встать с постели. Плечо сильно распухло и болело. Лечебная мазь, которой мне вчера в лазарете смазали рану не помогала. Меня терзала лихорадка, я много пил и отказывался от еды. Голова горела огнем, а ноги и руки были ледяные. Несмотря на то, что оруженосец Ругона развел большой костер я все равно дрожал от холода. Я то впадал в странное забытье, то приходил в себя. Иногда в бреду ко мне являлся Химон, иногда Холин. Они что-то говорили мне, куда-то звали, но я не соглашался и тогда мороки рассеивались словно болотный туман. Днем ко мне заглянул ученик лекаря. Мальчишка промыл рану каким-то жгучим настоем, потом смазал мазью и наложил повязку.

— Плохо ему, — сказал оруженосец Ругона, — горит весь. Может быть есть еще какое-нибудь средство?

Мальчишка нахмурился, достал из сумки пузырек и протянул мне.

— Сделай только один маленький глоток, — сказал он, — больше не пей — умрешь.

Я отхлебнул немного и поморщился. Отвар был горький, а на вкус отдавал полынью и еще чем-то непонятным.

— Что за гадость?!

— И ничего не гадость, — обиделся мальчишка, — хорошее снадобье. Теперь спать будешь.

— А рана то у него, как? — забеспокоился оруженосец.

— Нормально, — ответил будущий лекарь, напустив на себя важный вид, — такие ранения за один день не заживают. Если будет сильно мучиться напои его теплым вином.

После странного отвара, предложенного лекарем я проспал до самого утра.

На третий день мне стало лучше. По крайней мере я сумел подняться с постели и дойти до деревни, чтобы проведать Марона. Молодого воина перенесли в один из домов, где за ним ухаживала молодая вдова. Племянник Тагона уже пришел в себя, но был еще очень слаб. Увидев меня, он ужасно обрадовался.

— Мне все рассказали, — сказал он, — спасибо тебе.

— Не за что, — ответил я и присел на краешек кровати.

В доме было сильно натоплено, пахло сажей и свежим хлебом.

Марон был очень бледен. Он лежал на животе в одной рубахе, сквозь которую просвечивала тугая повязка.

— Больно тебе?

— Нет. Теперь уже меньше, — соврал мальчишка.

Страшно было представить какие муки испытывал молодой воин. Чтобы заглушить боль я за последние дни выпил столько вина, что хватило бы на целый отряд, а рана у меня была не такая серьезная.

— Что происходит в лагере, — спросил Марон, — а то я тут лежу никого не вижу, ничего не знаю?

Это было не совсем так. Я знал, что Ругон и остальные приходили к нему, приносили гостинцы и справлялись о здоровье, но видимо мальчишка все равно отчаянно скучал. Конечно хорошо, что его перенесли в деревенскую избу, здесь было тепло и сухо, зато в лагере кипела настоящая жизнь.

— Почти все ушли освобождать Паус, — принялся рассказывать я, — а мы с Ругоном остались. Он говорит, что я не выдержу долгого перехода. К тому же мы не можем оставить тебя без присмотра. Гамон сначала сердился на старика, но потом согласился, что так будет лучше. Ты им всем очень дорог. Они беспокоятся о тебе.