Александр Прозоров - Медный страж

— Я про се князю Муромскому сказывал, — торопливо сообщил холоп. — Князь Гавриил повелел кланяться, завтра на пир звал да при мне отцу Амбросию наказал за здравие твое, боярин Олег, до утра молиться…

— Неуч ты, Будута, — усмехнулся ведун. — Нечто не знаешь, что молитвы без распаривания пользы не приносят? Давай, шевелись, пощипай княжеские закрома. Чай, не убудет от провозвестника христианского…

Олег скинул налатник и принялся расстегивать на боку крючки бриганты.

В этот раз с походом ему, можно сказать, повезло. Хотя началось все с крайне неудачного путешествия за Черниговским кладом. Тайну схрона князя Черного, как выяснилось, знало немало народа, и к реке Смородине вышло больше двух сотен ратных людей со своими боярами, да еще и с посланниками храма Сварога с острова Руян. Почти всех их и продал, опоив сонным зельем, торкам боявшийся конкурентов князь Рюрик. Не тот, знаменитый, а его тезка из Муромских краев.

Самой великой подлостью был даже не захват в полон: в руки ворога попадают многие из честных воинов, — а то, что дружинников, как простой скот, продали в дальние земли, лишив их возможности освободиться, дать за себя победителям выкуп. Именно за это попрание всех норм человечности и нравственности шел сейчас мстить Муромский князь. Можно иногда победить русского витязя, захватить его, держать в неволе. Нельзя лишать его права на освобождение, права сообщить о своей беде родичам и откупиться от беды. Никогда не лишали такого права своих врагов русские князья — и того же требовали от соседей.

Как ни старались предатель и его товарищи, но запродать пленников так далеко, чтобы ни один не вернулся, не удалось. Жрец Святовита, Олег и еще несколько человек выбрались на родные земли, горя жаждой мести, и той же осенью князь Рюрик отправился под родовым вымпелом с золотым соколом на белом фоне через Калинов мост, за которым с нетерпением ждали его многие почившие враги.

Отомстить торкам родичи обиженных призвали Муромского князя. Многие из пропавших пришли из его земель, рядом с его рубежами оказались владения Рюрика, в его вотчине проживали и главные свидетели: боярыня Верея и сам ведун, задержавшийся у нее в гостях почти на месяц.

Впрочем, главным аргументом оказался священный христианский крест. Как и большинство искренних новообращенных, князь Гавриил горел желанием нести свою веру язычникам, и дикие торки подходили для поднятия его славы как никто другой: родичей средь русских князей у них почти нет, никто не заступится, да еще подлостью невиданной степняки сами поставили себя вне закона. Руби — не хочу, никто слова поперек не скажет, совестью не попрекнет.

Для Олега же основной удачей стало то, что князь Муромский помнил его. Помнил свое приглашение и помощь ведуна в разгроме хазар. Оттого в детинце разместили Середина со всем уважением, потчевали только за княжеским столом, дали в прислужники курчавого веснушчатого холопа лет шестнадцати — поджарого, как гончий пес, и вечно голодного, как коккер-спаниель, — а в походе отвели крыло в богатом княжеском шатре. Не единоличные хоромы, разумеется, а вместе с еще двумя десятками избранных бояр и гридней — но и то уважение. В снегу, завернувшись в шкуру, ночевать не пришлось.

Попики княжеские, коих увязалось с ратью аж пятеро, поглядывали на странного боярина, никогда не крестящегося, не молящегося перед едой и вроде не гнушающегося магией, с подозрением. Но Олег оставался тем самым человеком, что вместе со святым Каримандитом боролся с нечистью и сохранил его последнюю волю, который вместе с князем Владимиром принял от Византийского престола крещение и рассказал о нем во многих землях, в том числе и в Муроме. И потому ведуна предпочитали не задевать.

— Ну, чего стоишь? — поторопил холопа Олег, снова набрасывая на плечи налатник. В палатке хоть ветра и нет, а холодрыга — как снаружи. — Давай, шевели коленками.

— А кулеш горячий не подойдет? — предложил Будута. — Аккурат перед вечерней зарей для дружины варили…

— Мне руку распарить, олух, — вздохнул Середин. — Что же я ее — в кулеше стану греть?

— А че? Он горячий будет, как и надобно.

— Зачем продукт портить, Будута? Куда ее потом девать, кашу с горчицей?

— А я и съем, — охотно согласился холоп. — Нести?

— Воду! — повторил ведун. — И горчицу. Гляди, разозлишь — превращу в лягушку.

— Какая же лягушка зимой, боярин?

— Ты будешь первой. Где моя сумка?

— Да несу я, несу, — попятился холоп и выскочил за полог.