Наталья Резанова - Странник

Так она и сделала. Увязать кое-какие вещи, подкрепиться, передохнуть было делом недолгим. Вскоре после полуночи она была уже снова на ногах. Оделась потеплее, мешочек с деньгами спрятала на груди под платьем. Удостоверилась, что за домом никто не следит, и в полной темноте выскользнула за ворота. Дурная примета для начала пути — покидать собственный дом по-воровски, оглядываясь и таясь, не зная, когда вернешься и вернешься ли вообще, но у нее не было времени размышлять об этом. Она хотела до света пересечь площадь. Мороз рвал легкие. Она, однако, не бежала — ночная стража могла обратить внимание на бегущую фигуру.

Она миновала черные развалины сгоревших домов, и когда отблеск зари осветил кровли и снег окрасился в розовый цвет, она вспомнила багровый отблеск огня на этом самом снегу. Не останавливаться! Дальше, дальше… Она прочнее прижала к себе плащом увесистый узел. Тащить тяжеловато, но она все-таки женщина состоятельная.

На звоннице оставшегося позади собора ударил колокол — «подымайтесь, люди!». Понемногу рассветало. Она слышала стук открываемых ставен и дверей. Скоро должны были появиться первые прохожие. Часа за полтора Адриана добралась до городских ворот, у которых находился постоялый двор «Золотое Солнце», и здесь ей снова пришлось задержаться. Несмотря на ранний час, ворота были уже открыты, но подобраться к ним было затруднительно из-за большого количества зевак. Не такова была Адриана, чтобы не выяснить, зачем собрался народ. Слишком много подозрительных событий случилось за последние дни.

Потупившись и запахнув плотнее плащ, Адриана приблизилась к группе о чем-то споривших горожан.

— Что же это делается, спрашиваю я вас? Что сие значит? Все говорили — недели две, не меньше. А он вдруг взял — и на четвертый день… Как это понять?

— Это из-за пожара. Кому такое в радость!

— А я слышал, его епископ Эйлертский уговорил…

— Тише ты! Видишь этого, в сером капюшоне? Фискал.

— И что ему в этом Гондриле? — послышался протяжный женский голос. — Чем Лауда плоха? И неужто все знатные господа туда потянулись, не знаешь ли?

«Может, вернуться? — подумала Адриана. — От Гондрила до Нижней Лауды — полдня».

— Потянутся! Пока-то многие еще здесь. Я сам видел, как разъезжают. И конные, и в санях…

«Нет, возвращаться нельзя. И да поможет мне Бог!»

Она последний раз окинула взглядом говоривших — женщину с корзиной, двух стариков, раннего гуляку, дрожащего с похмелья, типа в сером капюшоне, стоявшего чуть в стороне — и двинулась своей дорогой.

В проеме ворот она увидела обоз, застрявший по неизвестной ей причине. Между санями шныряли сборщики пошлин. Хорошо, что она не забыла приготовить мелочь. Если успеть, то неплохо бы присоединиться к этому обозу. Купцы, богомольцы — лучшее прикрытие, этому и Странник учил своих парней. А нет — на Манту и по льду, прямиком…

Всадники с орлами на плащах скакали вдоль стен.

— Заворачивай! — заорали со сторожевой башни, послышался скрип, и кто-то действительно завернул — она и не оглянулась. Впереди была вывеска «Золотого Солнца». У нее вдруг возникло чувство, что ей нужно скорее, как можно скорее войти в гостиницу, иначе что-то случится, и сразу же за этим — ощущение направленного в спину взгляда. Тут-то бы, пожалуй, и надо обернуться, но послышалось ей это или только чужая мысль эхом отозвалась в мозгу: «Она».

Адриана и ускорила шаг.

— Эй, ты, в рыжей шапке!

Рванулась вперед.

— Остановись!

Спрыгнула с протоптанной тропы в снег.

— Стой, хуже будет!

Бесполезно было искать спасения на постоялом дворе, но если, минуя стражу, проскочить в переулок…

Проклятое солнце стояло над воротами. Она бросила узел — приманка? Всадники повернули за ней, и еще трое пеших, привлеченные шумом, выскочили из караульни.

Добежать. Их кони проваливаются в снег по брюхо. Успеть скрыться между домами… Что-то свистнуло в воздухе, и ее горло поверх платка охватила волосяная петля. Повинуясь скорее отработанному инстинкту, чем осмысленному решению, Адриана бросилась ничком прежде, чем петля натянулась, одной рукой рванула веревку на себя, другой, выхватив кинжал, попыталась перерезать, конец веревки тянули, рука соскальзывала, пришлось ударить трижды или четырежды, и кто-то уже подбежал к ней, и она, не глядя в лицо, ухватила его за ногу, и он плюхнулся рядом, Адриана привстала, чтобы отразить следующий удар, споткнулась, перекатилась, кинжал выскользнул из ее руки и провалился в снег, а те, другие, соскочившие с седел, уже были здесь, и тогда Адриана ринулась на них с голыми кулаками, ее сбили с ног, она снова вскочила, подбегали все новые и новые… Ее били, заламывали руки, вязали, а она все продолжала отбиваться, отчаянно, бешено и неукротимо, ибо больше ничего ей не оставалось делать.