Наталья Резанова - На то они и выродки

Департамент Общественного Здоровья.

Глава Департамента, Броня и секира нации, вошел в комнату для допросов. Следователь по особо важным делам господин Сано Шереф оторвался от работы, устремив на начальство утомленный, но преданный взгляд. Преданность не была поддельной, и начальство об этом знало.

— Как успехи? — осведомился глава Департамента.

— Работаем, — скромно сообщил следователь.

— Значит, никаких, — сделал шеф совершенно правильный вывод. — Запирается?

— Так точно. — На сей раз Сано Шереф не стал темнить. — Трудный материал попался.

— Трудного материала не бывает. Бывают неумелые дознаватели. И кто у нас сейчас? — Не дожидаясь ответа, он подошел к столу, уселся, листнул документы. Впрочем, не очень внимательно.

— Валли Карган, хонтийский шпион, — подсказал следователь.

— Точно хонтийский?

— Никакого не может быть в том сомнения. Есть показания свидетелей, счета… он же, подлюга, тратил в три раза больше, чем на своем автозаводе получал. Ежели бы он взятки брал, тогда все понятно, но кто паршивому инженеру взятку даст? Стало быть, ясно — выдавал хонтийцам секреты нашей автомобильной промышленности…

— Сано, ты не понял. Я тебя не спрашивал, шпион ли он. Я спросил — точно ли хонтийский? А если он из Островной Империи? Или из Пандеи?

Шереф взирал на шефа с восхищением. Ну кто бы еще мог так — легко и непринужденно? Другой бы кто издергался весь при одном намеке на Пандею. А шеф — сам, сам! Он всех заставил забыть о своем происхождении! А может, и сам о нем забыл, кто его знает…

Броня и секира, в среде высшего руководстве более известный как Волдырь, был мужчина крупный и, что называется, корпулентный. За многие годы, прожитые здесь, он стал так же бледен, как коренные жители Столицы, и лишь костистый нос и блекло-голубые глаза выдавали его не вполне столичное происхождение. Так же, как и у Шерефа.

Он так же был абсолютно и безоговорочно лыс, за что, вероятно, и получил свое не слишком благозвучное прозвище. При том что Волдырь был уже в годах, многие его ровесники сохраняли шевелюру в неприкосновенности. Но он своей лысины нисколько не стеснялся. Говорили, что облысел он еще в молодости из-за сильной дозы радиации, полученной на фронте. Так что это вроде боевого ранения, тут не стесняться, тут гордиться надо, думал Шереф.

Сейчас пресловутая лысина зеркально блестела в свете ядовито-желтой лампы, а ее владелец наконец удосужился перевести взгляд от бумаг на подвешенного за ноги человека.

— Не выродок?

— Точно нет. Ни разу в приступах не замечен.

— Тогда какого беса запирается?

— Ну… я же сказал. Упорный.

— У всякого упорства есть причины. Вот ты, Сано, небось думаешь — он либо шпион и не сознается из страха перед расстрелом, либо он честный гражданин, на которого настучали соседи, и молчит, потому что сказать ему нечего. А на самом деле варианты могут быть разные. Например, он двойной агент и надеется на звонок из контрразведки. Придут добрые люди, заберут его у нас, отмоют, почистят, приведут в кондиционный вид и снова пустят в работу. Или он замешан в каких-то иных преступлениях, и деньги у него по этой причине водились — а это, кстати, тоже по нашей части и может быть полезно. Поработай в этом направлении.

— Так ведь, — вид у следователя стал прямо-таки умоляющий, — средства-то у нас какие! Самые примитивные у нас средства! У других вон эти… высокотехнологические приборы! Вы подумайте, дядя, не только у шарашек разных, — у паршивой Специальной студии есть ментоскопы! Вон Любитель рассказывал… А у нас как при Старой Империи. Набор щипцов выдадут, и все…

— Думай, что говоришь! На работе я тебе не дядя!

— Так ведь не слышит же никто… я протоколиста выпер, а этот без памяти.

— Без разницы. Ментоскоп ему! Работать не умеешь, вот что.

— Но, дя… ваше превосходительство! У нас в департаменте ведь тоже есть, в отделе проверки! И в научном! А в следственном… вот сколько раз запрос писал — отказано!

— А тебе в башку не приходило, что не просто так отказано? С ментоскопом-то всякий дурак сумеет.