Азамат Козаев - Ледобой

В голове шумело, рубаха вымокла потом пополам с кровью, губы искусал. Все чудилось – перекрутило нутро будто тетиву, вот-вот лопнет, и вон дух. А если сердце не лопнет, ноги подломятся. И рубаха теперь не пойми какого цвета, не то багровая, не то просто черная.

Половина дружинных уже плыла к противоположному берегу, блаженно загребая под себя прохладу, другая половина только сбрасывала мешки наземь, когда из-за сопки, шатаясь, будто пьяный, показался смертник. Начали было ржать, но Долгач, прикрикнув, осек. Дыхание, мол, берегите, остолопы, плыть еще. На обрыве никого не осталось, кроме Долгача, когда уже не бегом, а шагом, да и не шагом, а стариковским шорканьем приколченожил Безрод. Бросил мешок наземь, пал ничком и глухо, в бороду захрипел. Не двигался и только хватал воздух ртом, сколько мог, и все мало было. Долгач, подозрительно щурясь, окатил Безрода удивленным взглядом. Еще утром человек был как человек. А теперь на лице резко проступили скулы, кожа натянулась, шрамы стали резче, глаза потемнели, будто грозовое небо. Сивый, качаясь, поднялся, и стоял, пока не прошло головокружение. Долгач бросил быстрый взгляд на море. Нет, не плыть ему самому сегодня. Скоро м о лодцы начнут возвращаться, а этот все дышит и надышаться не может. А когда седой да худой шагнул к обрыву, соловейский воевода удивился так, как никогда не удивлялся. Хотел было остановить Безрода, но чтобы не пустить того в море, пришлось бы насмерть бить – серые глаза стали просто бешены.

– Не ходи. Потонешь, – остерег воевода.

– Не твоя печаль, – просипел Безрод, и в груди его свистело и клокотало.

– Рубаху-то хоть сними.

Княжий подсудимец промолчал. Не прыгнул с обрыва, а просто неуклюже свалился и ушел под воду с громким всплеском. Долгач, перегнувшись над невысоким обрывом, все искал внизу сивый, прилизанный ко лбу чуб. Наконец выдохнул с облегчением. Не приведите боги, пришлось бы отвечать за смертника. Безрод всплыл на поверхность, будто топляк. Полежал на спине и сделал слабый гребок, потом еще, еще…

Словно дружина Морского Хозяина, парни друг за другом выходили на берег, как на подбор, крепкие, блестящие, будто лущеные ядра. Отряхиваясь, отпуская сальные остроты, рыскали по берегу – искали свои рубахи по вышивкам на вороте.

– А что, храбрецы, не проплывал ли кто мимо?

На вопрос Долгача бойцы грянули смехом так, что чайки разом поднялись со скал.

– Да несло что-то волнами навстречу, а что – не понять. Разве только… по запаху!

Дружинные, как один, дались всеобщему сумасшествию и, держась за животы, покатились по гальке. Лишь Долгач не смеялся. Кусая ус, оглядывал смешливое воинство и качал головой.

– А не сбежит? – Рядяша первым отсмеялся, встал с земли и поскреб загривок, все оглядываясь на море.

– Не-е-е! Без меча никуда не денется! Дрожит над ним, что мать над дитем, – давясь хохотом, ответил Лякоть.

– Ну, добро! – Долгач, хлопая в ладоши, поднял воинство на ноги. – Эй, там, а ну припусти галопом, во всю мочь!

Нескоро осела пыль, взбитая босыми ногами. Последняя пыль. То ли дождями прибьет, то ли сразу снежком…

Парни вставали после короткого полуденного сна, того самого, после которого не поймешь, то ли выспался, то ли нет, когда на двор, заплетаясь в собственных ногах, ступил Безрод. Видно было – много раз падал, но вставал и шел дальше. Мокрый, вполовину исхудавший Сивый ни на кого не глядел, но от глаз можно было запалять лучины, так горели синие злобой и упрямством. Старая Говоруня, что еще князя нянчила, а его сына вовсе с рук не отпускала, аж попятилась. Зашептала:

– Боги, боженьки, Расшибец! Как же посекли тебя, оболтуса! Все не бережешься, малец, кольчугу не надеваешь! – Глаза старухи заволокло сумасшедшими слезами.

И в полной тишине на притихший двор влетел Отвада и затряс няньку за плечи:

– Очнись, безумная старуха, не Расшибец это! Безрод, душегуб и вор! Прошлым летом зарублен Расшибец, да очнись же ты!

Мало душу из полуслепой бабки не вытряс. Еле утихомирился. И с такой ненавистью взглянул на Безрода, что весь двор изумленно ахнул. Дружинные, дворовые, бояре стояли, разинув рты, и даже дышать забыли. Как же похож стал мокрый, измученный Безрод на Расшибца, посеченного в той злополучной битве! И как сами того не увидели? Глаза проглядели, что ли? Так же приколченожил тогда княжич в стан, так же пузырилась на ветру рубаха, так же не было на нем пояса. Только меча в руке Сивому недостает для полного сходства. Лицом и вовсе один к одному. Те же черты, тот же взгляд. Соратники Расшибца, уцелевшие в той битве, за обереги похватались. Показалось – шагнул княжич на двор прямо из прошлого лета, идет, шатается, вот-вот упадет. Но ничего этого Безрод не заметил. Скрипя зубами, подошел к избе, поднялся на порожек и привалился к дверному косяку. Ничего не видел и не слышал, все злоба заглушила. Нельзя злобу отпускать из сердца, с нею силы тут же уйдут.