Джоэл Розенберг - Путь к Эвенору

Какое-то время он думал, потом повернулся, воткнул нож обратно в тюк и сбежал по лестнице. К его груди и штанам прилип конский волос, они были в поту и грязи, и, думаю, поэтому свою куртку он нес в руках. Он не оглянулся.

Я долго смотрел ему вслед, даже когда он исчез из виду.

Я вернулся в свои комнаты, к Кире — и не нашел ее. Она ушла, не оставив даже записки, где ее искать. На Эту сторону я попал, не умея писать по-местному, потратил чертову прорву времени, чтобы сперва выучиться эрендрийской грамоте самому, а потом обучить ей жену — и вот она уходит, не черкнув мне ни слова.

Наверное, надо было пойти искать Киру — но вместо этого я пошел искать друзей.

Дория — вместе с гномом и моей младшей дочкой — отыскалась в кузне, рядом с баней.

— Папка!

Дочурка просияла и рванулась ко мне. Отец для своей дочери — всегда герой, даже если он этого и не заслуживает. Я подхватил Доранну на руки.

— Что делаешь, детка?

— Теть Дория и дядь Хира учат меня ковать, — сообщила она и, неожиданно посерьезнев, подняла пальчик. Все очень серьезны в три с половиной. — Будь осторожен, не тронь металл. Он горячий.

— Ладно, Доранна. — Я чмокнул ее в макушку. — Я не стану его трогать. — Мои дочки всегда заботятся обо мне. Это приятно. Я погладил ее по голове. — Тебе не пора спать?

— Не надо спать, — ответила она, и вопрос был решен. Переупрямить моих дочерей, если уж что-то взбрело им в голову, невозможно. Кира считает, что они пошли в меня, я — что в нее, и у нас уже вошло в привычку ругаться по этому поводу — разумеется, не всерьез, — пока она в конце концов не сдается. Так что, полагаю, я прав, и упрямство в нашей семье — от Киры.

— Что у тебя в ухе, родная? — Опуская ее на землю, я вытащил из кошеля кусочек колотого сахара. Он был в бумажке, так что я зажал его между указательным и средним пальцами, хлопнул в ладоши, показывая, что они пусты, а потом сделал вид, что вытаскиваю сахар из ее уха. — Опять прячешь сласти?

Ловкость рук необходима в карманном воровстве, а оно — один из моих даров. Никогда еще не доставался мне бриллиант ярче, чем сияющая улыбка Доранны и ее довольное причмокивание, когда она сунула кусочек за щеку.

Ахира выгнал кузнеца — или скорее подарил ему выходной день — и теперь, склонившись над наковальней, собирал кольчугу. Хитрая работа — нужно крепко заварить каждое кольцо, и так, чтобы оно не приварилось к другим. За время службы в Энделле королю Маэреллену он кое-чему научился.

Да и я тоже, хотя и меньшему, чем он, что несправедливо, если учесть бывшую у меня фору — на Той стороне, до того, как все началось, я целое лето работал учеником кузнеца в Старбридж-Виллидж. Это наводит на мысль насчет роли наследственности и обучения, но про Ахиру трудно понять, где у него что.

Не знаю, на самом ли деле было интересно Дории — или ей просто важно общение. А Доранну вообще все на свете интересует.

Я припомнил, когда Дория надевала в последний раз свое облачение Целящей Длани — просторную белую мантию, от которой она становилась старой и бесформенной. Я не видел, чтобы она носила ее после Мелавэя. Возможно, она спрятала мантию куда подальше со всем остальным, что напоминало ей о Длани — вплоть до собственных воспоминаний.

Сегодня Дория заправила подол белой полотняной блузы в приютские джинсы и выглядела свежей и чистой. Доранна вцепилась ей в руку.

— Потрясно выглядишь, Дори, — сказал я.

Дория и Ахира выглядят слишком молодо. Работая, он разделся до пояса, и на покрытой шрамами широкой волосатой груди канатами проступали мышцы. Один из рубцов — на правом плече — по-прежнему злобно алел; выглядел он так, будто кто-то неуклюже ковырялся ножом над самым соском. Думаю, так оно и было. Ахира не любит говорить об этом.

Впрочем, если забыть о шрамах, за годы на Этой стороне Ахира ни капли не изменился. Хотя макушкой он едва достает мне до груди, в густой жесткой каштановой гриве нет ни единого седого волоса. И ждать, что они появятся, не стоит: гномы живут долго.

Пальцы, что орудовали клещами в горне, были толстыми и крепкими, с суставами с добрый орех. Лицо побагровело от жара. По лбу и щекам струился пот. Свободной рукой Ахира зачерпнул из бадьи холодной воды и плеснул себе в лицо. Доранна восторженно взвизгнула.

Если не заглядывать Дории в глаза, она выглядит совсем так же, как в двадцать лет: кожа сливочно-гладкая, короткие светлые волосы лучатся юностью. Под мужской рубашкой заманчиво подрагивают крепкие груди. (Да, признаюсь: я люблю женщин. Можете меня осуждать.)