Маргит Сандему - Лихорадка в крови

— Но куда?

Они находились на дороге, ведущей на юг. В каждом трактире, на каждой станции, где меняли лошадей, они спрашивали про Виллему. Но все было бесполезно.

Доминик закрыл лицо руками, чтобы лучше сосредоточиться.

Наконец он поднял голову.

— Она где-то рядом, — неуверенно проговорил он.

— Помнишь ту трактирщицу, которая все время прятала глаза?.. — медленно спросил Никлас.

— Возвращаемся туда, — решительно сказал Доминик. — Там мне было особенно страшно. Как это я раньше не обратил на это внимание?

Вскоре они были уже в трактире и приперли трактирщицу к стенке:

— Была здесь недавно молодая женщина?

— Отпустите меня! — рассердилась трактирщица. — Здесь не было никого, кто мог бы интересовать таких важных господ. Правда, одна уличная девка все уверяла меня, будто она из благородных, но кто же такой поверит.

— Что она говорила? — спросил Доминик сквозь зубы. — И откуда она пришла?

— Ой, вы делаете мне больно! Она сказала, что замужем, но я ей не поверила. Она была на сносях, небось, приблудила где-то ребенка.

Доминик побелел как мел.

— Вы бы посмотрели на ее платье! — продолжала трактирщица. — Одни лохмотья. Она все время говорила, что ей нужно попасть домой.

— Где ее дом? — спросил Никлас.

— Не помню. Какое-то чудное название.

— Гростенсхольм? Или Элистранд?

— Да, да, так в точности она и говорила. Но она задолжала мне. Пролежала здесь несколько недель, хворала. Всех моих постояльцев распугала своим кашлем.

— Это была Виллему, — мертвым голосом проговорил Доминик. — Где она сейчас?

Глаза трактирщицы хитро блеснули — богатые господа…

— Я потратила на нее столько денег, а она даже не расплатилась со мной, — пожаловалась она.

— Где она?

— Мне пришлось избавиться от нее. Она сейчас в богадельне, если еще жива.

Глаза Доминика сверкнули:

— Ты отправила мою жену в богадельню? Где эта богадельня?

— Сперва отдайте мне мои деньги! Я и так оказала ей милость!

— Что-то не верится. Но вот твои деньги. Показывай дорогу!

Трактирщица быстро сгребла деньги:

— Идите прямо. Там с левой стороны…

Они уже шли к двери:

— Если она умерла, ты мне дорого заплатишь за это, — сказал Никлас.

Доминик молчал. Лицо его было искажено ужасом.

— Если она еще жива… не говори ей о том, что Ирмелин уже родила! Пока не говори, — попросил он.

Никлас кивнул — он все понял.

Виллему то и дело впадала в беспамятство. Один раз в день перед ее ложем ставили миску с едой. Ради ребенка она мужественно пыталась есть это отвратительное варево, но ложка выпадала у нее из руки.

Она знала, что все здесь ждут ее смерти. Она слышала, как кто-то сказал: «Там в углу скоро освободится место».

Она не должна умереть! Ребенок…

Неужели он еще жив? Тогда это чудо. Он затаился. Уже не толкается весело, как бывало.

Чьи это голоса?

Наверное, у нее снова начался бред — она слышала любимые голоса. Доминика. И Никласа. Значит, ей осталось совсем недолго. Либо она уже ступила в неведомое.

Кто-то осторожно приподнял ее.

— Виллему! — раздался нежный голос Доминика. Она приоткрыла было глаза, но тяжелые веки тут же снова опустились. Мало того, что ей слышатся голоса, у нее еще и видения.

Может, именно так и попадают на небеса? Но она, связанная с худшими из Людей Льда, давно потеряла право на вечное блаженство.

— Легкая, как перышко, — сказал голос Доминика. — А ведь она с ребенком. Никлас, мы должны немедленно отвезти ее домой.

— Я уже заказал карету.

Виллему снова впала в забытье.

Она лежала в какой-то громыхающей телеге. Почему так трясет? Это вредно для ребенка.

Кто-то сидел рядом и придерживал ее. Кто-то сидел впереди.

Лошади бежали рысцой.

Карета громыхала.

Не может быть, чтобы ее везли на небеса в такой колымаге!

— Я еще жива?

— Думаю, жива, — весело ответил голос Доминика.

— А Карл-Ингрид?

— Карл-Инг… А, понимаю!

— Ребенок жив, Виллему, — сказал Никлас. — Мы насильно кормили тебя молоком и другой пищей, которую ты не ела уже очень давно.

— И Никлас накладывал руки тебе на грудную клетку. Болезнь пошла на убыль, теперь ты уже не так кашляешь.

— Где мы?

— Только что проехали Кристианию и скоро будем дома.

Она вдруг открыла глаза:

— Это правда? Вы настоящие? Неужели это не сон и не бред? И ребенок жив? И я еду домой? И Доминик рядом?

— Все это правда, Виллему, — нежно сказал Доминик, но голос у него дрожал. — Хочешь, я ущипну тебя за руку. Господи, от тебя остались кожа да кости!