Маргит Сандему - Лихорадка в крови

Виллему закусила губу, потом встала:

— Ладно, пойду за коровой. Найдется у вас какая-нибудь веревка?

— У рыбака всегда веревка найдется. Поищите в сарае на берегу. Если только эти разбойники не унесли с собой и веревку.

«Как они могли обобрать такого беспомощного человека, — возмущенно думала Виллему, направляясь к сараю. — Ведь они богачи по сравнению с ним! Ударили по голове и бросили без сознания». Очевидно, это были те же пираты, что захватили и ее. Такая жестокость была вполне в их духе.

Но капитан поплатился за все, и эта мысль немного утешала ее.

Веревка в сарае нашлась, и Виллему пошла за коровой. Она не имела ни малейшего представления о том, как следует подходить к одичавшей корове. На том месте, где она ее видела, коровы не оказалось, Виллему позвала ее, но все было напрасно. Коровы нигде не было. Хотя следы ее виднелись повсюду.

Наконец она набрела на корову, которая паслась на небольшом лужке. Корова задумчиво поглядела на Виллему и пошла прочь.

Преследовать ее было трудно, от Виллему потребовалось много сил и смекалки, но часа через два ей удалось незаметно заманить корову в щель между двумя утесами. Корова оказалась покладистой и покорно приняла свою судьбу. В конце концов Виллему заперла ее в маленьком хлеве.

Старик был доволен. Теперь корову следовало подоить. Виллему была благодарна родителям, которые заставляли ее работать на усадьбе. В том числе и доить коров. Она помнила, как сердилась, когда ей приходилось выжимать молоко из коровьих сосков на глазах у работниц.

Теперь ей это пригодилось. В первый день ей не удалось выдоить ни капли — корову не доили слишком давно, вымя у нее набухло, один из сосков был поранен, и молоко вообще чуть не пропало. Но уже на другое утро дело пошло на лад, и постепенно корова раздоилась. Для Виллему и старика это было большое подспорье.

Старик лежал в постели и ладил рыболовную снасть. А Виллему ставила мережу, рваную сеть и ловушки. Кроме того, она со скалы ловила рыбу на удочку.

Ей везло. Они были с рыбой. С приходом осени поспели овощи и ячмень, посеянный стариком. В лесу было много ягод. Виллему, в общем-то не любившая рыбу, радовалась любому разнообразию в их пище. Она собирала ягоды и коренья, косила сено и ячмень, пекла, солила, выжимала сок. Старик со временем оправился и стал помогать ей. Он оказался не без причуд, как все старые и одинокие люди, и они с Виллему иногда ссорились, правда, это случалось не часто.

Каждый день Виллему поднималась на скалы, высматривая суда или лодки. Один раз она видела корабль, другой раз — шхуну. Корабль был тот самый, каперский, он плыл по фьорду, но Виллему не стала привлекать внимание каперов к острову. Шхуна выглядела более миролюбиво, но сколько Виллему ни кричала, ни махала руками, никто на борту не заметил ее. Каждый раз она с разочарованием возвращалась к своим делам.

По ночам Виллему думала о Доминике. Звала его. Однако не знала, слышит ли он ее призывы.

Если б у нее была лодка! Или хотя бы какой-нибудь крохотный плот! Она было решила построить плот, но нашла лишь одно подходящее бревно, и бросила свои попытки.

В ноябре Доминик неожиданно приехал в Гростенсхольм.

Там все еще надеялись, что Виллему вернется домой. Калеб и Никлас ездили к шведской границе Бохуслена в надежде хоть что-нибудь узнать про нее. Они даже пересекали границу, но нигде им не удалось получить сведения про Виллему. В конце концов их изгнали из Швеции, потому что Гюльденлёве уже вернулся в Норвегию и они больше не могли рассчитывать на поддержку норвежской армии. Они возвратились домой ни с чем.

Когда приехал Доминик, вся семья собралась в Линде-аллее.

Доминик молча выслушал их рассказ, они были в отчаянии и упрекали себя в трусости.

— Виллему жива, — сказал Доминик.

— Не может быть! — хором воскликнули все родственники.

— Она жива, — грустно повторил Доминик. — Ведь вы знаете, что мы с ней наделены особым даром: я улавливаю ее мысли. Даже когда между нами версты, она может передавать их мне, хотя принимать мои не может.

Все с тревогой ждали, что он скажет еще.

— Она приходит ко мне по ночам, — продолжал Доминик. — Во сне. А может, я в это время бодрствую, даже не знаю.

— И что она делает? Что говорит? — воскликнула Габриэлла.

— Слов я не слышу. Я понимаю только общий смысл и чувства. Она посылает мне чувство покоя. Передает, что я не должен за нее тревожиться, что ей хорошо. Просит нас всех подождать, сейчас она не может вернуться к нам, так во всяком случае я толкую ее послания. Но она ни в чем не нуждается, это я чувствую особенно ясно. И еще она передает что-то, чего я не понимаю. Что-то про лед…