Когда Джаэмас одним ловким плавным движением извлек его глаз из глазницы, он завопил еще громче.
Когда глаз с тихим влажным звуком шлепнулся в чашу, которую Прат держал у подбородка пленника, тот пронзительно завизжал.
Глазам крысы кровь, струящаяся из пустой глазницы, казалась черной. Джаэмас раскрыл правый глаз пленника, и молодой дроу взмолился о пощаде. Тем не менее Мастер Магика продолжал произносить заклинание, не сбившись ни на миг, не пропустив ни звука. Когда он погрузил ложку под правое веко, мальчишка начал молиться. Когда глаз покинул глазницу, все, на что был способен изменник, — это дрожать, широко разевая рот. На шее его вздулись жилы, по лицу струилась кровь.
У Громфа мелькнула мимолетная мысль: не сказать ли пленнику, парализованному агонией и ужасом, что по крайней мере последним, что он видел, было лицо дроу и простые очертания серебряной ложки. То, что предстоит увидеть Громфу, может свести с ума даже Архимага.
Разумеется, Громф не сказал ничего.
Глазами Киорли Громф видел, как Джаэмас погрузил серебряную ложку в чашу, старательно следя, чтобы не порезать хрупкие глазные яблоки. Маг Хорларрин, продолжая нараспев произносить заклинание, взял крысу из рук хозяина, и перед мысленным взором Громфа все закружилось. Он слышат, как Прат бережно опустил чашу на пол, а Джаэмас повернул крысу так, что Громф смог увидеть себя лежащим на спине на холодном стальном столе. Громф видел, как дрожали руки Прата, когда тот осторожно, почти нехотя обернул кожаные ремни вокруг правого запястья Громфа. Племянник затянул петлю, но недостаточно туго.
— Крепче, мальчик! — рявкнул Архимаг. — Не будь таким щепетильным и не бойся причинить мне боль.
Громф позволил себе рассмеяться, когда его племянник затянул петлю и перешел к правой лодыжке. Джаэмас продолжал выпевать слова заклинания, пока Прат привязыват дядю к столу за запястья и лодыжки. Наконец прочность узлов и петель удовлетворила Громфа, и он кивнул магу Хорларрину.
«Как странно, — подумалось Архимагу Мензоберранзана, когда Джаэмас опустил Киорли на его обнаженную грудь. — Если бы Ллос пожелала, ничего этого не понадобилось бы, но независимо от того, отвечает она на мольбы своих жриц или нет, это все равно оказалось возможным».
Эта мысль принесла Громфу временный покой. Осознание — нет, уверенность в своем могуществе всегда успокаивала его, сделала она это и теперь. Именно эта уверенность помогла ему дышать ровно и сохранять неподвижность, пока он, следя глазами крысы, видел, как Киорли бесцельно, лениво прошлась по его груди к подбородку. Крыса помедлила, и Громф увидел черные кончики пальцев Джаэмаса, приближающие к его левому глазу загнутый кусок проволоки. Пальцы, коснувшиеся век Громфа, были прохладными и сухими. Архимаг лежал неподвижно, пока Хорларрин осторожно пристраивал проволочки, чтобы веки Громфа оставались широко раскрытыми. То же повторилось с правым глазом, Джаэмас продолжал нараспев произносить заклинание, а Киорли взирала на все это с несвойственным ей терпением. Крыса двигалась замедленно под действием заклинания, и та же магия заставляла грызуна сосредоточиться на глазах Громфа.
Хотя Громф и чувствовал проволочки, удерживающие его глаза открытыми, но стоило ему перестать концентрироваться на своей любимице — и он не мог видеть ничего. Ни намека на свет или тени, ни малейшего отблеска.
Громф глубоко вздохнул, успокаиваясь.
— Продолжайте! — велел он.
Отвлекшись от крысы и сконцентрировавшись на самом себе, Громф не мог видеть, как Киорли ползет по его лицу, но ощущал каждый укол ее коготков, ощущал ее мускусный запах, слышал ее посапывание. Усы коснулись одного из открытых глаз Громфа, и Архимаг вздрогнул. Прикосновение было болезненным. Пусть глаза его стали бесполезными, но боль они по-прежнему чувствовали.
«Что ж, — подумал Громф, — тем хуже для меня».
С первым укусом голову Архимага захлестнула волна жгучей мучительной боли. Тело Громфа напряглось, зубы заскрипели. Он чувствовал, как попятилась крыса, как кровь медленными каплями потекла по щеке. Джаэмас продолжал петь. Боль не утихала.
— Киорли, — пробормотал Архимаг. Крыса колебалась. Даже под воздействием заклинания, даже соблазняемая таким лакомством, как живой — пусть и невидящий — глаз, крыса чувствовала, что увечит своего собственного хозяина, хозяина, который, как показывало прошлое, менее всего склонен был прощать.
Читать дальше