Майкл Муркок: Бык и копье

И поскольку принц для столь многих обрел божественную сущность, люди Лиум-ан-Эса стали избегать показываться вблизи утеса, на котором стоял древний замок Эрорн, ибо они знали, что у богов нет времени выслушивать глупые разговоры смертных.

И вокруг Корума росла стена одиночества; он все неохотнее отправлялся в путешествия по землям мабденов, ибо отношение народа смущало его.

Те обитатели Лиум-ан-Эса, которые еще помнили его и знали, что, сколько бы ему ни было лет, он так же раним и уязвим, как и они сами, – все они ныне ушли в мир иной. Не осталось никого, кто мог бы оспорить легенды.

И поскольку он привык к окружению мабденов, привык к их образу жизни, то поймал себя на том, что общество людей его расы не доставляет ему удовольствия, ибо они были далеки от него, не могли понять, в какой находятся ситуации, и были намерены и дальше вести себя так до полного исчезновения расы вадагов. Корум завидовал их беспечности, так как хотя он больше и не участвовал в делах мира, все же чувствовал себя приобщенным к ним – во всяком случае, он раздумывал о возможном предназначении самых разных рас.

Много времени он отдавал той разновидности шахмат, в которую играли вадаги (играл он сам с собой – пешки были доводами в споре одной логики против другой), и, вспоминая свои прошлые стычки и конфликты, порой сомневался, в самом ли деле они имели место. Навсегда ли, думал он, закрылись Пятнадцать плоскостей, даже для вадагов и надрагов, которые, были времена, свободно перемещались по ним? И в таком случае означает ли это, что других измерений больше не существует? И посему опасности и страхи, с которыми он сталкивался, его открытия постепенно становились расплывчатыми абстракциями; они становились факторами спора о природе времени и личности, и спустя какое-то время даже этот спор больше не будет интересовать Корума.

Прошло около восьмидесяти лет после падения Повелителей Мечей, прежде чем у Корума снова пробудился интерес к народу мабденов и их богам.

Ралина скончалась в возрасте девяноста шести лет, до последних дней сохранив свою красоту. Корум оплакивал ее. Даже теперь, по прошествии десятилетия, ему не хватало ее. Представляя себе очередную тысячу лет своего бытия и завидуя кратким годам жизни расы мабденов, он все же избегал общества ее представителей, поскольку они напоминали ему о Ралине.

Его собственная раса, вадаги, снова осела в своих уединенных замках – их формы настолько сливались с природными скалистыми образованиями, что многие мабдены, проходя мимо, принимали их не за строения, а ошибочно считали естественными выходами гранитных, известняковых и базальтовых пород. Вадагов Корум чурался, ибо при жизни Ралины предпочитал общество мабденов. Оценивая эту иронию судьбы, он сочинял о Ралине стихи и музыку или писал картины, уединяясь в специальных помещениях замка Эрорн, предназначенных для этих целей.

Затворясь в замке Эрорн над морем, он все более отчуждался от жизни.

Принц погружался в одиночество. Его подданные (теперь в их число входили только вадаги) прикидывали, как довести до него их точку зрения – может, ему стоит взять жену из вадагов, от которой у него могут быть дети и в присутствии которой у него снова проснется интерес к настоящему и будущему. Но они никак не могли найти способ встретиться со своим сувереном Корумом Джаеленом Ирсеи, Принцем в Алом Плаще, сокрушившим могущественных богов и избавившим мир от многих его страхов.

Подданные начали бояться. Они жили, опасаясь Корума, его одинокой фигуры с повязкой на глазу, прикрывавшей пустую глазницу, с искусственной левой рукой (каждая новая рука была образцом технического совершенства – Корум сам делал их, приспосабливая для своих нужд), – когда он бесшумно бродил по полуночным залам и когда, мрачный, седлал коня и уезжал в зимний лес.

Корум тоже узнал, что такое страх. Он боялся пустых дней, одиноких лет – остается лишь ждать, когда мимо тебя медленно протекут столетия и придет смерть.

Принц подумывал о самоубийстве, но как-то почувствовал, что такой поступок был бы оскорблением памяти Ралины. Не пуститься ли снова в какой-нибудь поход, прикинул он, но в этом спокойном, теплом, сонном мире не осталось земель для исследований. Даже грубые жестокие мабдены короля Лир-а-Брода обрели себе занятия, став фермерами, торговцами, рыбаками и рудокопами. Не угрожали никакие враги, нигде не попиралась справедливость. Свободные от богов, мабдены стали покладистыми, добрыми и умными.