Грим - Судьба злодейки [СИ]

— Люди, Вострецов, не все идиоты. Но идиоты среди нас есть, — говорил август-ноябрь спустя Бугаев, перебрасываясь в подкидного с соседом, неудачливым Вострецовым, привезенным за двадцать верст — скрасить тяжелое ожидание да беспокойство прогнать: с часу на час ожидали первенца.

— Что это у вас фикус зачах? — спрашивал Вострецов.

— Начхали — он и зачах. Ходи, знай.

— У Покровки медведи пошаливают, шатун у Петруши Морозова корову задрал. Доводилось в Покровке бывать? Прошленький годочек мы там всё собирались и сибаритствовали.

— Что ж он, лютый?

— Лютый!

— Людоед?

— Людоед!

— Да что ж ты молчал столько времени, сибарит этакий! Собак!

Ружье! Сани! Ганнибала седлать!

— Полно тебе, барин, бесчинствовать, — пресекла охотничьи начинанья ключница. — Лучше пал бы пред образа ради разрешенья Полины Павловны.

— Вот, Вострецов. И что за напасть тебе — третий раз женится?

Охота к перемене жён? Ну-ну-ну, не трещи, старая. Вот разрешится — съездим. Будет ей медвежья полость на выезд. Ты закусывай, Вострецов. Ба-а, да ты слопал уже?

— Честь имею и челюсти быстры, — отвечал Вострецов, однако в пику ключнице охотничьей темы не оставлял. — Собак пропил! Из трехсот душ одна баба осталась. Так он теперь с ней на охоту ходит! И до того натаскал, что и рыщет, и стойку делает. Баба, пиль! Баба бросается.

Баба, пли! Баба палит. Вострецов, сам распределивший свое состояние меж рестораторами и шулерами, беззаветного сибаритства Морозова не одобрял.

— Девяточку, — подавал Бугаев, отсмеявшись. — Поди, поторопи-ка Евсеича, Карповна, что он там с зайцем туше а ля француз возится.

— Привечай, корми его, бесполезного… И кошка, гляди, у них под столом столуется.

— Не в масть и даже не в цвет. Разуй глаза, мазила. А что касается до полезности, то польза из него так и прет. Завален этой пользой по уши. Не так ли, Вострецов?

— Делай, баба, что барин велит, — сказал Вострецов, задумчиво принимая девятку пик. — Да накажи графинчик сменить. Графинчик, однако, сменить не успели, да и думать скоро забыли про Вострецова — топотня, беготня, возгласы, девки с полотенцами да тазами, младенца торжествующий вопль; он, помаявшись в одиночестве, прикорнул на диване в кабинете хозяина, твердо решив здесь задержаться — чай не прогонят на радостях до Рождества, тем более, что предрождественские морозы не благоприятствовали проживанию в его скудных радостями холостяцких покоях, да и дров только-только запасено, здесь же непрерывно топились все восемь печей, а морозы крепчали, да так запечатали окна, что они едва пропускали свет.

Однако меж Рождеством и Крещеньем, прямо под Новый год, разразилась оттепель, с подоконников потекло, сквозь стекла стал виден парк, и новорожденной Оленьке, матерью или кормилицей поднесенной к окну, доставляло огромное удовольствие заново узнавать мир, видеть и вспоминать — дерево, снег, белку, колесом перерождений связанную с ней, удивляться и радоваться белому свету, доверчиво и доподлинно зная, что Он — есть.