Почти час спустя в дверях музыкальной комнаты показалась львиная грива доктора Вэсли.
— Разрешите?
— Проходите, пожалуйста. Надеюсь, с моей невесткой все в порядке?
Тяжело вздохнув, доктор опустился в кресло с высокой спинкой, которое жалобно заскрипело под ним.
— Как я и ожидал, герцогиня нуждалась лишь в щедрой порции подбадривания. Я рекомендовал ей не покидать постель надолго в надежде, что мы поможем ребенку задержаться в этом мире дольше, чем на день. Двое предыдущих детей родились задолго до положенного срока, и, как всегда бывает в таких случаях, их жизненных сил хватило лишь на несколько часов. Каждый день, отсрочивающий роды ее светлости, прибавляет малышу шансов. Но я отвлекся. Вы собирались уезжать.
— Да, но вовсе не оттого, что я не хочу возобновлять наше знакомство. О том вечере у меня остались самые светлые воспоминания.
Доктор прищелкнул языком.
— Что за отвратительные вечеринки устраивает графиня! На моей памяти это был единственный вечер, когда я ехал домой и не клялся в дальнейшем совершенно избегать общества. Я ждал новой встречи с вами, но в следующий раз, когда мы увиделись, вы стояли перед королем на свидетельском месте и клялись, что Целитель способен вернуть покойного к жизни.
Положив локти на массивные колени и подперев руками подбородок, Рен Вэсли изучал мое лицо, как если бы я была каким-то редким симптомом, который следует добавить к его сокровищнице знаний.
— Понимаете ли вы, госпожа моя, какие вопросы всколыхнул во мне ваш рассказ? Ужасающая, правда, о моем собственном невежестве…
— Разумеется, вы знаете, что, обсуждая подобные вопросы, мы с вами нарушаем закон?
Откровенность Вэсли обезоруживала, но я прожила уже слишком долго, чтобы упускать из виду последствия невоздержанной беседы. За каждой дверью или окном может прятаться доносчик. Заживо сжигали только чародеев, но те, кто их поддерживал, пусть даже только на словах, также платили жизнью: их вешали или рубили им головы, в зависимости от положения в обществе. Этот лейранский закон действовал на протяжении четырех с половиной сотен лет.
— Да, мм… Среди нас есть те, кто слышит и мыслит несколько свободнее, чем мы решаемся показать. Но в интересах краткости, равно как и безопасности, я умолкну. По правде сказать, ваш племянник — куда более насущная забота. Вы упоминали, что уже виделись с ним?
— Герик и есть та причина, по которой я здесь.
Я рассказала Рену Вэсли о данном Томасу обещании и о послании, которое тот передал сыну.
— Вы знаете, что они не ладили? — задумчиво протянул доктор, откидываясь на спинку кресла и доставая трубку. Вслед за этим он приступил к ритуалу набивания. — Герик чрезвычайно восхищался своим отцом, но с тех пор, как его забрали от кормилицы, он едва ли открыл рот в присутствии его светлости. Герцог был крайне обеспокоен. Зная, что я сам воспитал шестерых сыновей, он несколько раз советовался со мной, даже просил осмотреть мальчика в поисках малейшего признака неблагополучия.
— И что же вы обнаружили?
— Мне так и не представилось возможности что-либо обнаружить. Дважды я пытался произвести осмотр, и оба раза ребенок начинал биться в истерике, едва не доведя себя до болезни!
Точно так же он вел себя в комнате Филомены.
Доктор постукивал незажженной трубкой, сжав ее в могучей руке.
— У многих детей, особенно у избалованных и своевольных отпрысков богатых семейств, случаются вспышки гнева. Но меня беспокоит то, что мальчик вовсе не склонен к подобному поведению. Ваш брат был хорошим отцом. И если не брать те случаи с осмотром, Герик неизменно вежлив, уважителен со мной, так же как был с герцогом Томасом. Он очень хорошо умеет сдерживаться. Слишком хорошо для ребенка десяти лет.
— Я тоже это заметила. Вот почему я так поразилась его вспышке.
Я рассказала доктору, как мальчик испугался, когда я представилась.
— Я подумала, что басни о чародеях и моей с ними связи, которыми его пичкали, могли напугать такого маленького ребенка.
— Любого другого — вполне возможно. Но Герику не свойственны глупые страхи, нет. Мальчик выстроил вокруг себя стену и никого не пускает внутрь. А если кто-нибудь пытается сломать его оборону, он ввергает себя в неистовство. Это ненормально. Ему нужен кто-нибудь, кто поддержал бы его, позаботился о нем.
Я присела на табурет возле арфы и принялась стирать паутину с потускневших струн.
— Зачем вы мне это говорите? Мы с ним едва знакомы. И хотя мне грустно слышать о его бедах, вам следует обсудить это не со мной, а с кем-нибудь другим.
Читать дальше