Екатерина Мурашова - Взгляд

По-видимому, Альвик принес ее в домик у маяка. Когда Альбина очнулась, то обнаружила себя лежащей на узкой, жесткой кровати. Со стены на нее смотрел ее собственный портрет и полдюжины каких-то засушенных тварей. Вся ее одежда была развешана на веревке посреди комнаты. Сама Альбина лежала под тонким, совершенно не греющим пледом и была одета в просторную, грубоватую мужскую рубаху, по-видимому, из запасов Артура. «Значит, Альвик раздел меня!» – с неожиданным (как будто в замке она одевалась и раздевалась сама!) смущением подумала королева. Где же он сам? Альбина осторожно приподняла голову. Альвик обнаружился сразу. Оставляя на полу мокрые следы, он хлопотал у очага. Отсыревшие за время отсутствия хозяина дрова шипели, дымились и никак не хотели разгораться. Мокрая одежда прилипла к спине мужчины, на плечах, там, где она просохла, выступила соль. С волос все еще стекали капли, и Альвик время от времени встряхивал головой, чтобы они не попадали в глаза.

Тут Альбина вспомнила о своем неизбывном и непоправимом горе и попыталась заплакать. Губы кривились, в горле стоял шершавый, горький на вкус ком, но слез не было. Альвик обернулся, не глазами, но кожей почувствовав ее сознательное присутствие. Больше всего на свете она боялась, что он сейчас начнет утешать ее. Этого, по счастью, не случилось.

– Вот, выпей! – сказал мужчина, поднося металлическую кружку к губам Альбины. – Это добрый ром. Тебе поможет.

Альбина послушно проглотила обжигающую жидкость. Она знала, что ей уже никогда и ничто не поможет. Так какая же разница?!

Внутри потеплело практически сразу. Голова приятно закружилась. Но снаружи все оставалось омерзительно холодным. Руки и ноги заледенели. Проклятый плед не грел совсем. Альбина попыталась натянуть его на голову, но только оцарапала лоб и сморщилась от затхлого запаха. Дрова в очаге, наконец-то, разгорелись, но их тепло пока не достигало лежащей на кровати женщины.

– Мне холодно! – слабым голосом позвала она.

– Сейчас, – не оборачиваясь, откликнулся Альвик и подложил в очаг столько дров, сколько туда поместилось. Потом стянул с себя сапоги, мокрую рубаху и штаны, вытер тело какой-то ветошью, извлеченной из сундука и, ступая чуть косолапо, подошел к кровати.

– Не бойся, – сказал он. – Сейчас я тебя согрею. Другого способа нет. Больше ничего не будет.

Альбина молча повернулась на бок. Она больше не могла быть одна. А Альвик… он все равно всегда был рядом. Глупо прогонять его сейчас, когда она больше чем когда-либо нуждается в утешении и поддержке…

Мужчина вытянулся рядом на узкой кровати и привлек ее к себе. Она доверчиво прижалась к нему и наконец-то смогла заплакать. Он не вытирал ее слез, ведь они были такими же солеными, как морская вода в его волосах. Он ничего ей не говорил, ведь все слова были такими же мимолетными, как клочья морской пены. Его сердце было живым и горячим и стучало для нее. Когда она изнемогла в своем горе и заснула, уткнувшись мокрым лицом ему в грудь, он тоже прикрыл глаза и прошептал в ее спутанные волосы: «Моя королева…».

Они провели в Хиеле еще три месяца, практически не появляясь в городе. Сначала Альбина ждала вестей и надеялась, что Артур все-таки жив, поскольку никто не видел его мертвым. Потом у нее просто не было сил, чтобы немедленно вернуться к своим королевским обязанностям. Потом… Трудно сказать, что было потом. Альвик покупал в городе продукты и сам готовил еду в домике у маяка. Иногда Альбина пыталась помогать ему. Часто она ходила на берег моря, и подолгу сидела там, вглядываясь в вечно бегущие куда-то волны, которые каждый день меняли цвет и никогда не повторялись. Иногда ей казалось, что вернулись времена Фъёберрена. Верные Арк и Альвик охраняли королеву от назойливых сожалений и предложений бургомистра и местных жителей, которые почему-то считали, что горюющей о своей потере даме непременно нужно хоть как-нибудь развлечься. Неугомонный Арк стал заправским рыбаком и мореходом, и исправно снабжал их свежей рыбой. Альвик в свободное от небольшого хозяйства время ухаживал за маяком, зажигал на нем огонь, охотился или бродил по берегу, подбирая и рассматривая ракушки и водоросли. Раваризен прислал на условленный адрес и условное имя прохладное, ироническое письмо, в котором выразил надежду, что лечение королевы, по всей видимости, проходит успешно. Их ночи жили и дышали в том же ритме, что и морской прибой, разбивающийся о стены старого маяка.

«Бедная Альбина! – почему-то она думала о себе в третьем лице. – У тебя трое уже подросших детей, но впервые тебя любит мужчина.» – «Моя королева!» – шептал Альвик и синие глаза его сияли в светлых северных сумерках. Альбина молчала и подчинялась вечному ритму моря.