Ольга Погодина - Князь Лавин

Опять!

– Приветствует своих жриц, – коротко ответил Илуге. Он теперь стоял посреди зала, не слишком осознавая, что ему следует делать дальше.

Жрец ухмыльнулся.

– Что ж. Тогда позволь познакомить тебя с моими…послушниками.

В его голосе было что-то злорадное. Из темноты за его спиной выдвинулась гигантская сутулая тень.

Илуге невольно отступил на шаг, видя, как гхи медленно выпрямляется во весь свой гигантский рост. Илуге привык возвышаться над людьми, однако ужасное создание было выше его на добрую голову. С клыков его капала желтоватая слюна, глубоко посаженные глаза казались налитыми кровью.

– Не бойся, – жрец снисходительно взмахнул рукой, – Мои гхи полностью покорны моей воле. Именно они сделали всю грязную работу, которую вряд ли смог выполнить кто-то еще. Моя школа служит князьям Ургаха – это традиция…

В следующее мгновение гхи с нечеловеческой быстротой взмахнул своей когтистой рукой-лапой, и жрец упал наземь с разорванной глоткой.

Гхи прыгнул к Илуге. Дохнуло острым запахом падали и хищного зверя, огромная когтистая лапа полоснула воздух там, где только что находилась его голова. Но Илуге скорее инстинктивно, чем осознанно, ушел в сторону, и меч в его руке по короткой дуге взрезал покрытую шерстью грудь чудовища.

Оно засмеялось, если можно назвать смехом это захлебывающееся рычание. Меч не причинил ему никакого вреда.

Люди вокруг завопили и заметались. Гхи прыгнул на Илуге, сшибая его на пол. Его тело казалось сделанным из камня, и под этой каменной глыбой Илуге хрипел, не в силах сделать хотя бы вдох. Ужасные пылающие глаза оказались совсем близко, и в них Илуге прочел жажду, смешанную с мрачным удовлетворением. Это не было глазами зверя или безумца – чудовище точно знало, что делало. Оно хотело убить его. И убивало.

Медленно, наслаждаясь промелькнувшим в его глазах ужасом, чудовище сломало ему правую руку, заставив уронить меч с бессильным звоном. Боль растеклась по телу алой волной, грозя смести его, погрести под собой, превратив в скулящее, ничего не соображающее существо.

Илуге ударил левой рукой, – наобум, слепо, как бьется на берегу пробитая острогой рыбина. Гхи зарычал, ощутив это прикосновение. Но не замер. Красный огонь во впадинах глазниц не погас, и хватка не ослабла.

Илуге почувствовал, что теряет сознание, что соскальзывает в кружащуюся багровую темноту.

" Только не так!" – успело промелькнуть в мозгу.

Где-то на краю сознания, совсем далеко, мелькнули в воздухе серые крылья…

Потом говорили, что все случилось в считанные мгновения. Ужасный взбесившийся гхи, убив Хух-Хото и тем потеряв всякое управление, прыгнул на белоголового варвара. Два удара тому удалось отбить, но потом они сразу сцепились в один клубок. И вдруг гхи зарычал, словно от боли, которую никак не могут испытывать эти оживленные магией мертвецы. Именно тогда в распахнутое окно влетела большая серая птица и опустилась гхи на плечи.

Оставив неподвижное, окровавленное тело с неестественно вывернутой правой рукой, из которой отвратительно белела сломанная кость, и натекала темная лужа крови, гхи бросился на нового противника.

От отметин, оставленных когтями и клювом птицы, в теле гхи начали открываться раны, из которых потекла вязкая, маслянистая, отвратительно пахнувшая черная кровь. Они метались по залу с нечеловеческой скоростью. Нанеся удар, огромная сова взмывала в воздух и снова и снова камнем падала, метя в страшные светящиеся глаза. И вот гхи пронзительно завизжал: острый клюв птицы достал один глаз и тот вытек, заливая морду гхи липкой черной жидкостью.

… Уже бежали наружу перепуганные люди, громко и бессвязно крича. Уже дрогнули руки Дордже Ранга над окровавленным телом умирающего монаха. Уже Ицхаль, почувствовав наконец неладное, оборвав разговор со своими жрицами, исчезла, чтобы появиться в тронном зале в вихре белых одежд. Все случилось так быстро…

Гхи, рыча, оторвал птицу от своего изувеченного лица, схватив ее за крыло. Одним движением бросив ее на землю, он перебил ей хребет и принялся топтать, словно боясь, что она оживет. Серые перья, тихо покачиваясь, медленно опускались на пол.

– Ринсэ-э-э!

Птица на полу превращалась в человека. На какое-то мгновение Ицхаль, упав на колени, не знала куда ей ползти – то ли к своему умирающему возлюбленному, то ли к своему распростертому в беспамятстве сыну. Вековые стены тронного зала мелко задрожали.

Наконец, она подняла на гхи искаженное лицо: