Василий Доконт - Траурный кортеж

— Мы не утверждали, что — гном, но роста гномьего, это точно. А сложения щуплого — в чём душа только держится. Лица мы его не видели — забрало на шлеме было всё время опущено. Да и не до разглядываний вражеских лиц, когда все мысли только о счастливом бегстве… А голос — резкий, визгливый, бабий какой-то…

Командир этот для горожан оказался сущим бедствием, без труда находя свои жертвы в самых причудливых ухоронках. Охота на людей была его любимым развлечением, и не спасали ни отсутствие дыма (в морозы трудно удержаться от соблазна для обогрева разжечь костерок), ни тишайшее поведение (ни шороха, ни стука) хоронящихся от гибели бахарденцев.

Когда тащили добычу из нор, главы семей отчаянно защищали своих домочадцев, но где одиночкам устоять против сотен. Их вязали, скручивали верёвками, и волокли на площадь — на расправу и развлечение командира.

Никто из бандитов в этой кровавой забаве участия не принимал, только щуплый карлик в одиночку неустанно трудился, истязая беззащитных пленников. Трудно поверить, но заваленная останками площадь — дело рук всего лишь одного человеческого недомерка.

«— Мясник, сир! Хуже мясника! Вот кому сгореть на костре с Безликим — кара малая!»

Оказалось — не сгорел. Когда полыхнуло белое пламя, он в скорости промчался через Бахарден с сотней конников по дороге, ведущей в земли Фехеров, там и скрылся в одном из замков.

— Ничего, от нас не скроется, сир: из-под земли достанем, не будь я гном. И тогда… тогда… тогда… — сэр Эрин не сумел найти слов, пояснявших — что будет «тогда», но его и так все поняли, и все были согласны: поймают и тогда… тогда… тогда…

Свой головной замок бароны Фехеры выстроили посреди небольшого лесного озера, на скалистом островке, расположенном ближе к восточному берегу.

Единственным путём, единственной дорогой, соединяющей замок с берегом, был подъёмный мост, переброшенный от замка к вытянутому в центр озера мысу, прозванному Лисьим Носом. Штурмовать замок можно было только с воды: Лисий Нос был скорее ловушкой, чем возможным путём атаки — ширина мыса на конечной его точке, у замка, не позволяла штурмовой колонне построиться более шести солдат в ряд. Если добавить к этому необходимость преодоления водной преграды на месте поднятого моста, то становилось очевидным, что получится не атака замка, а полное истребление атакующих.

Штурм с воды хотя и давал мизерные шансы на успех, но тоже выходил слишком смертоносным для армии короля. Строить огромные плоты, с которых можно было бы влезть на стены по приставным лестницам, имея под ногами не твёрдый грунт, а ненадёжную воду, да ещё под обстрелом защитников замка… И падать с лестниц в озёрную воду для не умеющих в большинстве своём плавать соргонцев — верная смерть. А в доспехах и вовсе шансов выбраться из воды никаких. Нет, этот вариант король тоже забраковал. Одновременная атака и с воды, и с мыса нисколько не уменьшала возможных потерь, а на длительную осаду, на измор, не было времени. И не было никаких осадных орудий, чтобы разбить издали, разломать стены этого неприступного замка.

Военный совет так и не принял решения штурмовать, поскольку король был против бессмысленной гибели своих солдат у последнего очага мятежников на землях Раттанара: как раз к совету вестник привёз добрые новости из Кумыра, с начала мятежа простоявшего в осаде, но так и не открывшего ворот пустоголовым.

Осада была снята три дня назад, когда собирали армию против короля под Бахарденом, и Кумыр отделался, так сказать, лёгким испугом.

— Не сожгли, как Аквиннар, не так-то много у них этой белой горючки, сир.

— Кто знает, Бальсар… Ладно, попробуем договориться… Всем ждать здесь!

Король засветил Корону и поехал к замку («- Словно в магазин за покупками, — определила Капа. — За пивом, — уточнила она»). Василий выехал на кончик Лисьего Носа, к опорам подъёмного моста, в полной тишине и бездвижности, что среди осаждённых, что среди осаждающих. Корона сверкала в лучах зимнего солнца, отбрасывая радужные блики на лицо короля, от чего он казался каким-то ненастоящим, нереальным, что ли, и столпившиеся на стенах защитники замка пялились на сказочное видение во все глаза.

— Стреляйте!

Никто не шевельнулся — не было ещё у соргонцев привычки стрелять в своих королей. Даже и для мятежников, сознательно или случайно оказавшихся в этом последнем приюте мятежа, король по-прежнему оставался символом власти и особой неприкосновенной Гибель Фирсоффа была в большой степени случайной: лучники Фалька не знали, что стреляли в короля, да и королём для них он не был — не его подданные атаковали «Голову лося».