Питер Бигл - Тихий уголок

– Я тебя люблю, – сказал он.

Это сорвалось с его губ необдуманно и прозвучало весьма неважно. Он слишком подчеркнул «я», и слова его прозвучали агрессивно-покровительственно. Он понимал, как неуклюже это должно показаться Лоре.

– Не совсем так, – сказала она немного печально. – Моя мама это примерно так говорила. Я не хочу, чтобы меня защищали, Майкл.

– Я люблю тебя, – сказал он снова. И на этот раз прозвучало лучше. – Я. Я самый. Майкл Морган. Не твоя мама. Я тебя люблю, Лора.

– Мне нравится это слушать. Я бы никогда не смогла привыкнуть к тому, как это звучит. Скажи ещё. Скажи сколько хочешь раз.

Он собирался сказать это снова, но тут же опомнился.

– Ты имеешь в виду, что я могу это повторять, сколько захочу, но ты мне не поверишь.

– Майкл, ты меня не знаешь. Ты никогда меня по-настоящему не видел. Если бы мы оба были живы и как-нибудь встретились на улице или ты бы пришёл ко мне в книжный магазин что-нибудь купить, так ты бы на меня второй раз не взглянул. Если бы нас представили друг другу на вечере, ты бы пожал мне руку и сказал: «Рад познакомиться, мисс Хм…» и забыл бы обо мне, прежде чем договорил. Ты – пылкий человек, ты привык, чтобы тебя любили, а теперь ты одинок. Не упражняйся на мне. Не говори, что ты меня любишь, потому что это – часть настоящей жизни, когда кого-то любят. Это не воскресит тебя к жизни, да и для меня это не сделает смерть сколько-нибудь легче.

«Забавно, – подумал он. – Мы здесь сидим и беседуем об эмоциях совершенно неэмоциональным тоном, словно два соседа, извлекшие для себя всё, что только можно, из сплетни, дошедшей до них из четвёртых рук. А можем ли мы что-то чувствовать – мы, мёртвые? Или это – тоже воспоминание в результате усилия? Если она меня полюбит, буду ли я счастлив? А если нет – огорчит ли это меня? Почувствую ли я вообще какую-то разницу?»

– Я бы узнал тебя, – сказал он. – Я бы увидел тебя разок, познакомился бы с тобой, женился бы, и мы бы долго прожили вместе ещё до того, как кончился бы вечер.

– А что бы ты мне сказал? – спросила Лора. – «Дорогая мисс Дьюранд, я буду любить вас, пока я жив». А что ты мне теперь скажешь?

– Я буду любить вас и каждый день после моей смерти, много их будет или мало. До тех пор, пока в состоянии буду помнить, что такое любовь, я вас не разлюблю.

– Каждый день после моей смерти, – негромко повторила Лора. – Их не так уж много и осталось, Майкл. Наши души как порванные карманы – подумай обо всём том, что мы позабыли и забываем каждую минуту. Почему о любви надо помнить сколько-нибудь дольше, чем о других вещах?

– Потому что она нам больше нужна, – сказал он. – Потому что без неё у нас вообще ничего не останется. Любя друг друга, мы дольше продержимся, прежде чем забудем, что вообще когда-то жили. Пока мы знаем, что мы любимы, это ненадолго делает нас почти людьми.

– Совсем ненадолго, – вздохнула Лора. – Разве это того стоит? Разве стоит любовь усилия, чтобы не уснуть, пока не выкуришь сигарету и не прослушаешь ещё одну пластинку? Если это не может продолжаться достаточно долго для того, чтобы мы полюбопытствовали, а не может ли продолжаться ещё дольше, если бы мы знали, когда и как оно должно закончиться, так что в этом хорошего? Я устала надеяться, я устала перебирать упущенные возможности встречи с кем-то. Тот, кто трясет кулаком пред лицом богов, потеряет руку. Пусть всё будет, как оно будет, и оставь меня в покое.

Тележка с мороженым наполнила город своим нелепым звоном, но только несколько ребятишек выбежало на улицу, потому что было ещё слишком рано для мороженого. Вдалеке на стройке закашляла и зафырчала паровая дрель, а через решетки в тротуаре слабо донёсся визг поезда метро на крутом повороте. «Уже должна наступить жара», – подумал Майкл, поскольку большинство окон, которые он видел, были отворены, а строительные рабочие поснимали рубашки.

– Ничто в конечном счете не стоит усилий, – сказал он Лоре. – Ведь каждый когда-нибудь умрёт, и ничто и мире никого не избавит от смерти. Ничто не вечно. Кое-что продолжается дольше, чем живёт большинство людей, но всё равно исчезает. Исчезают надежда и желание, удивление, страх и нетерпение. Любовь остается ещё на несколько минут – и всё. Минуту, месяц или час. Спичка горит до тех пор, пока не обожжёт пальцы, и тогда гаснет. И вот – ты снова во тьме и трёшь одну о другую две маленьких палочки. Но это – последний раз. Последний огонёк. Больше света уже не будет. Никакого. И никакого шума передвигаемых вещей или укладывающихся спать животных. Только наши одинокие несоприкасающиеся сущности, а вскоре – даже этого нет.