– Душа? – Майкл почувствовал себя несколько обеспокоенным. – Так у меня, значит, есть душа?
– Не знаю, как это правильно назвать. Возможно, лучше – воспоминаниями. Жизнь – это великая вещь, и её довольно тяжело забыть. Для мёртвого всё, что было связано с жизнью, становится важным: чиркнуть спичкой, подстричь ногти. И не только твоя собственная жизнь проходит перед тобой, но и чья угодно другая. Ты обнаруживаешь, что жаждешь общества, и какие бы люди ни пришли тебя навестить, ты наблюдаешь за каждым их движением, пытаясь вспомнить, как ты, бывало, проделывал это сам. А когда они покидают тебя, следуешь за ними всю дорогу до ворот, но там останавливаешься, ибо дальше идти не можешь, – он сделал паузу. – Видишь ли, все они имеют основание – эти старые истории о призраках мёртвых, преследующих живых. Но всё это вовсе не так.
Майкл слабо улыбнулся.
– Ты знаешь о смерти больше, чем я.
– Я очень долго здесь прожил, – сказал мистер Ребек. – Смерть – это нечто такое, что надо изучать. Как и жизнь, только не надо торопиться всё узнать, потому что теперь у тебя больше времени.
– И это так и будет? Всегда? То есть, пока что это – совсем как при жизни, только меньше спешки.
Мистер Ребек не стал смеяться.
– Это иначе, – сказал он. – Но, честно говоря, я не могу объяснить тебе так, как, думаю, мог бы, если бы и сам умер. Но только тогда я не захотел бы объяснять, – он увидел, что Майкл растерянно моргает и продолжал. – Вот что я тебе в состоянии сказать: при этом забываешь подробности. Неделю спустя позабудешь немногое: какую музыку любил, в какие игры, бывало, играл – сущие пустяки. Через две недели, как правило, улетучиваются кое-какие вещи поважнее: где ты работал, где учился. Через три недели ты не вспомнишь, кого ты когда-либо любил или ненавидел. А за четвёртую – ну, этого я и словами выразить не могу – в общем, просто забываешь всякие вещи.
– И я всё забуду? – мистер Ребек едва ли смог расслышать голос Майкла. Он кивнул. – Всё? И говорить разучусь? И думать?
– В этом пропадает необходимость, – сказал мистер Ребек. – Как и в том, чтобы дышать. Ты по-настоящему этого не забываешь, просто тебе нет в этом никакой пользы или необходимости, и твои способности атрофируются, как аппендикс. Ты ведь и сейчас не разговариваешь по-настоящему. Да и как ты можешь? Ведь у тебя нет ни гортани, ни голосовых связок, ни диафрагмы. Но ты так привык говорить и так отчаянно хочешь говорить, что я слышу тебя так же отчётливо, как если бы ты мог до сих пор издавать звуки. Никто не заставит тебя перестать говорить, пока ты хочешь, просто через некоторое время ты сам перестаёшь этого хотеть.
– В таком случае, это – Ад, – медленно произнес Майкл. – Это и есть настоящий Ад.
– Забавно, что ты так рассуждаешь, – сказал мистер Ребек. – Я всегда думал об этом, что человек становится как бы немного ангелом. Тебя больше нельзя тронуть, рассердить или задеть. Все маленькие притворства, которые были присущи тебе при жизни, слетают с тебя. Ты становишься чем-то вроде замкнутого круга, у которого нет ни начала, ни конца. Думаю, это самая чистая разновидность существования.
– Как у амёбы, – заметил Майкл. – Они тоже не получают травм.
– Нет, не как у амёбы. Я тебе кое-что покажу. Взгляни-ка, Майкл. Взгляни на солнце.
Майкл поднял глаза и увидел солнце. Оно было красным и разбухшим, так как давно перевалило за полдень, и жар его стал мстительным и безжалостным. Мистер Ребек торопливо моргнул, глядя на светило, и поспешно отвернул голову. Но Майкл смотрел на солнце в упор и видел только сморщенный апельсин, висящий на кривом дереве. Он ощутил, будто жалость и скорбь тронули уголки его рта.
– Видишь? – спросил наконец мистер Ребек, когда Майкл наконец перевёл на него немигающий взгляд.
– Бог, – сказал Майкл.
– Возможно, – сказал мистер Ребек. – Если бы я так долго глядел на солнце, я бы ослеп. А ты в состоянии смотреть на него весь день. Ты можешь наблюдать за тем, как оно движется, если тебя это волнует. Теперь ничто не может тебя ослепить, Майкл, ты будешь видеть куда отчётливей, чем когда-либо при жизни. Теперь никто не сможет тебе солгать, потому что три четверти любой лжи – это желание ей поверить, а у тебя отныне пропадёт желание верить во что-либо. Я тебе здорово завидую, Майкл, – он вздохнул и подбросил на ладони два маленьких камешка. – Как только мне начинает казаться, что я тоже мёртв, – добавил он, – я смотрю на солнце.
Майкл захотел снова посмотреть на солнце, но вместо этого взглянул на мистера Ребека и спросил:
Читать дальше