– У меня есть жена, – сообщил Майкл. – То есть, была жена.
– Я её видел, – ответил мистер Ребек. – Красивая женщина.
– Очаровательная, – сказал Майкл и замолчал.
– Итак?
– Что итак? Моя очаровательная жена убила меня. Отравила. Вроде как солят суп.
Он увидел, что мистер Ребек шокирован и порадовался этому. Он почувствовал себя совсем человеком. Он снова улыбнулся мистеру Ребеку.
– Я бы с удовольствием сыграл в шахматы, – сказал он. – До солнечного захода.
– Может быть, ещё разок прогуляемся? – предложил мистер Ребек.
– Я не хочу снова гулять, мы здесь уже всю траву вытоптали. Где мы ни пройдемся, остается голая земля. Словно после саранчи.
– Но тебе это нравится. Ты же говорил.
Майкл напряжённо подумал, что надо бы нахмуриться, и обрадовался, когда вспомнил, что при этом чувствуют.
– Мне это нравится, но мне не нравится видеть, как ты устаёшь.
Мистер Ребек начал было что-то говорить, но Майкл оборвал его.
– Потому что я-то не могу. Я не могу устать. И когда я вижу, что ты дышишь так, как если бы ты пил воздух, меня это тревожит. Так что давай не пойдем гулять.
– Отлично, – кротко сказал мистер Ребек. – Мы можем сыграть в шахматы, если ты не против.
– Я не хочу играть в шахматы, – Майкл вспомнил, что такое обида. – Тебе приходится делать за меня ходы. Как ты думаешь, что я при этом испытываю?
Мистер Ребек посмотрел на него с состраданием.
– Майкл, Майкл, как ты всё усложняешь.
– Это так, чёрт возьми, – сказал Майкл. – Но я легко не сдамся, – он ухмыльнулся мистеру Ребеку. – Если я не могу больше пить водку и томатный сок, то я не стану пить и напиток забвения. И никаких шахмат. Я всё равно не люблю шахматы.
– Я мог бы тебе почитать.
– Что почитать? – настороженно спросил Майкл. – Я и не знал, что у тебя есть книги.
– Время от времени Ворон крадёт для меня штучки по две на Четвертой авеню, – сказал мистер Ребек. – У меня есть кое-что из Суинберна.
Майкл попытался вспомнить, нравился ли ему Суинберн, и почувствовал, что только ступенька отделяет его от безграничного ужаса, когда имя это ничего ему не сказало.
– Суинберн, – сказал он вслух. Он знал, что мистер Ребек смотрит на него. «Боже мой, – подумал он. – Так, значит, всё проходит». В отчаянии он ухватился за первую же знакомую вещь, оказавшуюся рядом – это был номер его кабинета в колледже. «1316, – подумал он, стараясь вникнуть в этот номер. – 1316, 1316, 1316». Как только у него вышло 1316, он быстро сказал:
– Суинберн. Да. Я знаю Суинберна. Не он ли как-то написал очень длинное стихотворение о Цирцее?
Это был старый фокус, который он помнил по бесчисленным дискуссиям и случайному трёпу, в коем он когда-либо принимал участие. Если не знаешь – не подавай виду. Никто ни разу не предположил даже, что он не знает цитаты или книги, или какого-нибудь очерка. У правила также был королларий: если ты не уверен, значит, это Марлоу.
Майкл рационализировал этот трюк, как и что угодно другое. Он вполне бы это мог, как он сказал себе… А теперь-то откуда ему узнать?
– О Цирцее? – мистер Ребек поморщился. – Никогда этого не читал. Но это ничего не значит, – добавил он, застенчиво улыбаясь. – Я много чего не читал.
– Я не уверен, что это был Суинберн, – сказал Майкл. – Это мог быть и кто-то ещё.
– Стихи, о которых я подумал, называются «Сад Прозерпины». Ну, помнишь? – и он процитировал несколько строчек, спотыкаясь, но жадно упиваясь каждым словом:
«Мы любим жизнь, и много
Прошли земных дорог;
И всё ж мы славим Бога,
Кто б ни был этот Бог –
За то, что жизнь прервётся,
Что мёртвый не проснётся…» [ 1]
– Помню, – резко сказал Майкл, – и мне это не нравится.
– Извини, – сказал мистер Ребек. – Я думал, тебе понравится.
– Своевременно, – заметил Майкл. – Весьма своевременно. В любом случае, Суинберн написал это, пока был жив, – он поднял голову и увидел, как солнце медленно, словно усталый старик, тащится по небу. Это его заинтересовало, и он взглянул на солнце в упор. Пока он смотрел, Суинберн спокойно и навеки покинул его сознание, и не вызывал больше не любви, ни ненависти.
– Сыграем-ка в шахматы, – предложил он.
– Я думал, тебе не нравятся шахматы.
«Чёрт возьми», – подумал Майкл и произнес, преувеличенно чётко выговаривая слова:
– Мне нравятся шахматы. Я – большой любитель шахмат. Я помешан на шахматах. Давай-ка сыграем в шахматы.
Мистер Ребек рассмеялся и встал.
– Хорошо, – сказал он и направился к двери мавзолея.
Читать дальше