Мария Гинзбург - Лес великого страха

Как бы слаб ни был Халлен, от близости женского тела кровь ударила ему в голову… и еще кое-куда. Женщины последнее время интересовали его все меньше и меньше. Он наблюдал за смертью собственного темперамента с отстраненным любопытством наблюдателя. Но когда Энедика прижалась к нему, оказалось, что это просто были не теженщины. Халлен не знал, как ответить ей. Но уж ни в коем случае не теми словами, которые первыми пришли на язык:

«Не только Морана, оказывается, обладает даром предвидения. Да, ты спасла себя, когда помогла вампирке. Я даже знаю, на чью жизнь будет обменяна твоя. Я с радостью погибну за тебя, и не потому, что люблю. Хотя и это тоже. Просто мне пришла пора умереть. О боги, я счастлив умереть за ту, в чьих глазах я навсегда останусь великолепным Халленом, Халленом – ликующим с руками по локоть в крови, Халленом – убийцей мандречен. Тот Халлен теперь превратился в кожаный мешок с костями, но тебе совсем необязательно знать об этом …».

Он сказал:

– Мне тоже иногда видится… разное. Не принимай близко к сердцу.

Халлен усмехнулся и добавил:

– Надо принять закон, запрещающий воевать больше ста лет подряд. Иначе к тому дню, когда война закончится, в Железном Лесу не останется ни одного эльфа в здравом уме.

– Надо бы, – согласилась Энедика. – Но кто сможет принять закон, которому подчинятся Ежи? Разве что Рингрин.

– Кстати, он уже думает об этом, – сообщил Халлен и налил себе чаю.

Обоз должен был покинуть Келенборост так, чтобы этого никто не заметил, и поэтому выступали затемно. Наемникам отвели первый фургон из пяти. Когда оси повозки тоненько заскрипели, Крюк растолкал Гёсу, а сам вместе с остальными остался дрыхнуть в тепле. Гёса выпрыгнул на дорогу, поежился от утреннего холода и проснулся окончательно.

– Затяни клапан, комары налетят, – напутствовал его Крюк сквозь многоголосый храп.

Гёса затянул шнуровку и двинулся в обход фургона. Тот ехал медленно, и обогнать его не составило никакого труда. Гёса вскарабкался на свое место рядом с возницей. Кроме крыла боевых ведьм и десятка экенских наемников, для охраны каравана были наняты три сидха-проводника. Один из них сейчас и правил повозкой. Благодаря сидхам удалось избежать превращения каравана в расцвеченную факелами процессию. Темные эльфы видели ночью ничуть не хуже, чем днем, благодаря своим вертикальным, как у кошек, зрачкам. Гёса завернулся в плащ и задремал. В высоте зашумели ветви деревьев. Экен понял, что обоз вступил в Лихой Лес. Наемник решил все-таки досмотреть грубо прерванный сон, и ему это удалось. Гёса вернулся в объятия благосклонной и нежной гурии. Когда загомонили птицы, экен душевно распрощался с гурией и открыл глаза. На караван пока никто не нападал, но в любой момент мог явиться начальник экспедиции, капитан Арга, и проверить несение службы.

Тьма таяла, сменяясь серыми сумерками, прозрачными и таинственными. Гёса покосился на спутника. Стало достаточно светло, чтобы наемник мог рассмотреть проводника. Он оказался совсем не похож на высоких светловолосых богатырей – северных сидхов, с которыми экен сталкивался в узких пограничных ущельях М’Калии. Этот сидх был примерно одного роста с Гёсой, но более изящного телосложения. Ледяные эльфы носили волосы до плеч, впору косы заплетать – а многие и заплетали над ушами тоненькие косички, как бабы. Проводник был пострижен коротко, но неровно – более длинные пряди торчали из его прически во все стороны. Гёса хмыкнул. Партизан Лихого Леса называли Ежами за то, что они склеивали волосы в длинные, тонкие иглы. Возница сменил лук Ежа на нелегкую службу проводника совсем недавно, его волосы еще не успели отрасти. Это окончательно расположило к нему Гёсу. Экен участвовал и в битве за Долину Роз, и в Порисском прорыве, и на его счету скорее всего было не меньше мандречен, чем у проводника.

– Фи ди эрвайзих хир [1]? – тихо спросил сидх.

– Чего? – буркнул Гёса.

– Извини. Я подумал, что ты из нандор, – сказал проводник. – Как тебя зовут?

– Нет, я из Баррии, – сказал наемник. – Это кантон Экны в Драконьих горах. А кличут меня Гёсой.

Сидх улыбнулся, показал зубы без клыков.

– Ринке, – представился он. – А нандор – это имя одного из наших племен, а не название местности. Ты не похож на мандречена, поэтому я и спросил.

– Ночью все кошки серы, – пожал плечами Гёса.

Мощные дубы сменились нежными березками. Лучи солнца, которые были не в силах пробить узорную крышу листвы дубов, немедленно выскочили просеку, осыпали проезжих теплыми поцелуями. Гёса глянул на березки, наморщился. Черно-белые полоски на стволах живо напомнили ему арестантские робы.