Виктория Абзалова: Убить дракона

Я неторопливо шел по рынку, — и хотя он просто кишел самым разнообразным людом, передо мной и вокруг само собой образовывалось свободное пространство. Я шел, раздумывая, что могло привести меня сюда, когда увидел нужную лавку торговца, всю увешанную тканями.

Спросите, что в этом такого? Это же рынок, — где ей и быть, как не здесь?

А вот и нет, не все так просто по эту сторону перевала Кельдерг!

Я приблизился, и тощий старик в желтом халате и огромном тюрбане рассыпался в раболепных поклонах, которым противоречило хитрое выражение маленьких глазок.

То, что мне требовалось, я увидел сразу. Ткань казалась плотной, но была прозрачна и текуча как утренняя дымка. Она была очень густого цвета и из-за зеленых, красных, белых и желтых искр на этом темном фоне казалась полем заросшим ирисами… Если смотреть на него с высоты полета.

Именно то, что я искал.

Я внимал переливам цвета, пока торговец рассыпался в приветствиях:

— Приветствую тебя, о могучийший из мудрых и мудрейший из могучих, да пребудет с тобой благословление Земли и Неба!

— Сегодня во сне я видел девушку. Ее кожа нежна и светла, как молоко, ее волосы цвета бледного золота, а глаза, как цветущие ирисы. Ей ровно 19 зим. Если ты доставишь ее, я заплачу не торгуясь.

— О, величайший, лишь твоя щедрость может соперничать с твоей милостью! — продолжал кланяться торговец, делая знаки слугам, и по прежнему стараясь не смотреть мне в глаза.

Через короткое мгновение ковер, завешивающий внутреннюю часть лавки, сдвинулся, являя взгляду девушку. Она казалась сонной, а глаза, точно такого цвета как я и сказал, были пусты — ее одурманили липью. Фигурка, искусно задрапированная лиловым газом, казалось тоненькой, но вполне женственной. Я повернул ее головку к себе что бы рассмотреть получше, и кивнул.

— Это она. Не окуривай ее больше, в этом нет нужды. И эту ткань я тоже беру. Всю, — я ткнул когтем в туманные ирисы.

Устремленные на меня глаза девушки прояснялись. Вот в них появилось понимание, потом страх… а потом они успокоились и улеглись, как волны под маслом…

Теперь она придет, даже если ее освободить.

Я отпустил ее голову, и ушел, не интересуясь больше ни торговцем, ни его лавкой.

Я потянулся и выругался — прямо надо мной на узком скалистом выступе сидел дракон.

Черт бы его побрал! И как давно он там сидит?! — лихорадочно пытался сообразить я.

Хотя, судя по тому, как он одет, это не местный лорд, а молодой дракон, либо не имеющий своих угодий, либо путешествующий в поисках битвы или самки.

Стараясь не скрипеть зубами, я встал и поклонился ему по воинскому уставу: поклоном младшего старшему и слабейшего сильному. Дракон не ответил, продолжая сидеть, где и сидел.

Подождав, я разозлился и сел обратно. Чертовы ящерицы! Усилием воли я попытался успокоиться, — не хватало только сцепиться с первым же встречным драконом из-за такой ерунды! У меня есть цель, а больше нет ничего! И драконов нет…

Дракон — не разгибаясь, с места, с высоты в два человеческих роста — спрыгнул, мягко и пружинисто приземлившись аккуратно напротив меня, и уселся, по-прежнему не произнеся ни слова. Я рассматривал его, не поднимая головы, что бы ненароком не встретится глазами. На нем были высокие сапоги, кожаные штаны, и плащ из меха горного льва. На груди болталось ожерелье из разнообразных клыков, а наручи, охватывающие запястья, были кажется из кожи варанканской королевской змеи.

Проклятье! Охотник их Диких земель! Повезло как утопленнику! Лорды, жившие в цивилизованных местах, терпимо относились к людям поскольку, те были им очень даже полезны, а этому может взбрести в голову все, что угодно!

О чем думает дракон, в хорошем он настроении или дурном — впрочем, не известно, что лучше! — сказать было не возможно: ящерица, она ящерица и есть, даже если и оборотень. Вообще-то, хотя драконы редко принимали свой настоящий облик, их легко было узнать в любой толпе и любой одежде: они совершенно иначе двигались, одновременно напоминая стремительно струящихся по земле змей и создавая впечатление тяжеловесной мощи. Но главным отличием были лица — лишенные всякого выражения, как и глаза — ни одна мысль, ни одна эмоция не находила в них отражения, даже, когда дракон улыбался…