Дэн Вилета - Дым

Чарли предпочел бы, чтобы его мать изъяснялась проще, но он уже знает, что такова природа эпистолярного жанра: фразы должны получаться иносказательными и в каком-то смысле поэтичными, иначе письма будут ужасно короткими. Тем не менее он несколько раз пробегает глазами расплывчатое наставление, касающееся его «желаний». Насколько можно понять, мать велит ему держать рот на замке. Это само по себе необычно, а как ответ на полушутливую просьбу — очень странно. Более чем странно.

Загадочно.

Чарли не на шутку заинтригован.

На следующий день после обеда он отправляется в маленький торговый городок в получасе ходьбы от школы. Посещение городка — одна из привилегий, которыми Чарли пользуется как старшеклассник, пребывающий на хорошем счету; правда, за весь семестр в город разрешается сходить только раз. День стоит серый и холодный, небо грозит снегопадом. Чарли шагает быстро, стараясь сохранить тепло, но уберечь от мороза руки и ноги невозможно. Город — это ряд лавок: мясная, хлебная, бакалейная и галантерейная. Ближе к реке есть питейное заведение, там же по субботам работает рынок, но школьники не бывали ни там, ни там: их привилегия не распространяется на выходные и таверны. На улочке, отходящей от рыночной площади, имеется еще одна лавочка. К трем часам пополудни, когда пекарь все распродает и хлебный дух не затмевает остальные городские запахи, лавочку эту можно отыскать по одному аромату, сладкому и липкому: аромату печеных яблок с гвоздикой и корицей, к которому примешивается тягучее благоухание черной патоки, пригоревшей на раскаленной жаровне. «Сладости, сухофрукты и орехи Ходжсона» — гласит вывеска. Рядом с буквами — изображение финиковой пальмы, согнувшейся под тяжестью плодов.

Внутри сахарный аромат прямо-таки сбивает с ног, вместе с теплом, которое набрасывается на Чарли, щекочет оттаивающие кончики пальцев и щеки. У прилавка молодая дама покупает засахаренные фрукты и миндаль. У нее невероятно тонкая талия, если смотреть со спины, подчеркнутая пышными юбками. Обслуживает покупательницу сам Ходжсон, приземистый, лысеющий мужчина со следами оспы на лице и аккуратными жестами. У его ног лежит, уткнувшись носом в живот, низкорослая гончая. Собака спит и, судя по тому, как она чертит хвостом полумесяцы и тихонько повизгивает, видит сны. Как хорошо, что животные не дымят, думает Чарли.

Пока женщина не расплатилась, он держится поодаль. Ученикам запрещено всякое общение с противоположным полом, единственное исключение сделано для школьной сестры милосердия. Но здороваться, конечно, можно и нужно. Чарли снимает шляпу, когда дама направляется к выходу, и придерживает для нее дверь. Ей приятно — он видит, как она улыбается. Переходя улицу, дама приподнимает юбки, чтобы они не волочились по грязному снегу; при виде покачивания бедер под осиной талией Чарли заливается румянцем. Лавочник тоже неотрывно смотрит ей вслед, от его затылка исходит легкий дым.

— Н-да, корсеты. Будто воздушный шар перетянули ремнем. Вот-вот лопнет. Сверху. Или снизу. — Он делает яростное движение, наводящее на мысль об удавке. Потом он спохватывается, ведь его собеседник — джентльмен, пусть даже это школьник со всклокоченной шевелюрой под форменной шляпой. — Извиняйте, конечно. Это я в шутку.

Чарли не удивлен внезапной почтительностью, отчасти стратегической, а отчасти искренней. Чтобы ее выказали, не нужно ни полиции, ни магистрата, достаточно одного взгляда на их лица: у лавочника оно почернело от въевшейся сажи, у Чарли — свежее и чистое. И все равно слова Ходжсона о даме ставят Чарли в трудное положение. Как джентльмен, он обязан отчитать торговца. Но с другой стороны, Чарли здесь младший, а его всегда учили уважать старших, независимо от их положения. И, кроме того, он пришел сюда с определенной целью.

Из затруднения его выводит появление нового покупателя. Это викарий, который зашел купить мятных леденцов на два пенса. Чарли тут же уступает ему очередь, становится у двери со шляпой в руках и прислушивается к диалогу. На пути к выходу викарий останавливается, задерживает взгляд на школьнике и не отводит его дольше, чем хотел бы Чарли. Это уже пожилой человек, с коротко стриженными усами, огибающими рот.

— Прогульщик? — спрашивает он наконец.

— У меня есть разрешение. От школы.

— А. Значит, хороший мальчик. — Викарий сует руку в свой бумажный пакет. — Возьми конфетку.

От не отрывает взгляда от Чарли, пока тот не сует полосатый леденец за щеку. Потом старик принюхивается.