Дэн Вилета: Дым

Я киваю, хотя это меня не убеждает.

— Скоро утро. Надо бы поспать.

Но мы остаемся. Маугли просыпается, когда в комнате становится светло. Жар у него спал, он выглядит бодрым. Берта медленно наклоняется к нему, чтобы не напугать. Он поднимает руку, очень осторожно, хватая маленькими пальцами Берту — за лицо, за нос. Потом рука опускается, и между указательным и средним пальцем высовывается кончик большого. Берта начинает ощупывать свое лицо, так, будто ищет нос, делает вид, что не находит его и в притворном ужасе смотрит на большой палец мальчика. В ответ он делает нечто волшебное. Он хихикает. И опять хватает ее за нос.

Из Берты выплескиваются эмоции. Выплескиваются в виде всхлипа, бледного, прозрачного дыма. Ребенок замечает дым, машет на него, понимает, что тот пляшет от движения пальцев.

А я?

Я сижу рядом, сижу смиренно, улыбаясь, страстно желая чувствовать то же, что и они; удовлетворенный и одинокий.

— Он похож на статую.

— На статую святого. Во время молитвы. Только… распятого.

— И злого.

Не успев договорить, Чарли понимает, что это не так. Джулиус стоит на коленях: руки вытянуты, лицо с искаженными чертами просунуто между прутьями. Дело не только в том, что удары Томаса обезобразили его до неузнаваемости. Когда голова Джулиуса при падении втиснулась в решетку, с его висков и ушей стерлась сажа, а вместе с ней — кожа и кое-что более существенное. Значит, Ливия права. Джулиус действительно напоминает статую святого, вырезанную из куска угля или обожженного полена. Хрупкую на ощупь.

Правда, они еще не прикасались к нему. Его смерть внушает им трепет. Он невероятно худ, руки вот-вот переломятся в запястьях, плечи — острые, угловатые. Только живот странно выпячен: полукруглый, он как будто готов взорваться от непереваренной сажи. Чарли наблюдает за тем, как Ливия изучает труп. Она поднимает одну руку, словно собираясь что-то поправить, но сразу опускает.

— Он мог бы пройти между прутьями, — наконец говорит она. — Если голова пролезает, то остальное тоже. Интересно, понимал ли он это.

Ливия хмурится, делает шаг вперед, берется за одну руку и плечо Джулиуса, слегка тянет на себя. Правая половина его тела оказывается по эту сторону решетки: рука выброшена вперед, пальцы растопырены, под ногтями — белая кожа. На железной решетке остаются черные следы.

Они садятся на корточки, Чарли и Ливия. Томас стоит за ними — тень, взирающая с высоты. Чарли думает, что Ливия хочет перенести тело брата наверх и похоронить его. Однако у нее совсем другие намерения. Она расстегивает рубашку Джулиуса. Угольно-черная кожа слезает лоскутами; сажа и плоть спеклись воедино. Чарли видит, как Ливия касается груди Джулиуса и резко отдергивает палец. Он тоже тычет пальцем в ребра трупа, и палец проваливается до самой фаланги.

— Он словно целиком слеплен из греха, — произносит Ливия. — Казалось бы, мама могла обратить на это внимание. Но она даже не смотрела в его сторону. И ей было больно. Наверное, это даже забавно: она оплакивала свою неудачу, а в дюжине шагов от нее находилось средство для того, чтобы развернуть все обратно.

Чарли сразу же понимает, о чем она говорит. Его пронзает сладкая дрожь — насквозь, до самых костей, — порожденная страхом, восторгом, бременем выбора.

Революция.

Какой юноша не мечтал встать у ее истоков?

Чарли выпрямляется, тяжело дыша. То, что в нем шевелится, нельзя назвать мыслью. Прежде всего, оно бессловесно, не знает математики, не умеет считать. Уже принятое решение медленно поднимается от центра тела к тому неповоротливому органу, что именуется мозгом. Чарли не знает, сколько времени занимает этот подъем. Его рот, замечает он, полон дыма.

Он принимается действовать. Склоняется к Джулиусу, берет его под мышки, чувствуя, как под его пальцами сминается хрупкая плоть. Тащит и вертит его, пытаясь выстроить в одну линию плечи, живот и бедра. Круглый живот торчит, как набитый грязью мешок. Ливия не помогает ему. Томас тоже — он по-прежнему наблюдает за друзьями, стоя у них за спиной. Лишь когда сквозь решетку проскальзывают бедра Джулиуса (тощие; не бедра, а черные костяные палки; обе штанины оборваны под коленями), Томас подходит, поднимает Чарли с корточек и смотрит ему в глаза.

— Что ты с ним делаешь, Чарли?

— Ты сам знаешь что.

Томас застывает и принюхивается к дыханию друга.

— Выходит, это заразно, — определяет он. — Как ты говорил Гренделю? «Ангел, играющий в порок»? Чарли Купер намерен изменить мир. — Томас складывает губы, будто собирается сплюнуть, но вместо этого проглатывает слюну. — И что ты хочешь сделать: собрать с него сажу или попросту утопить в бассейне?