Дэн Вилета - Дым

— Вы никогда не знали бедности, душа моя, — наконец отвечает она рассудительным тоном. — Тобиас попросил меня. Он никогда ничего не просил у меня, ни разу за все эти годы. Вплоть до сегодняшней ночи. «Задержи их здесь, — сказал он. — Этого желает миледи. Запри их, если придется. Они всего лишь дети, — так он сказал. — Позаботься об их безопасности».

— Так это была идея Гренделя? — Ливия не в силах скрыть обиды. — Я вам не верю! На Гренделя надавили! Мама заставила его пойти с ней.

Ответ снова обескураживающе убедителен:

— Он нужен леди Нэйлор, чтобы успокаивать ребенка. Вы же знаете, мальчик ему доверяет. Не дымит, тихий как мышка, но при этом тот еще лис.

Последняя фраза пробуждает надежду. Как там говорил Грендель Ливии? «Нас с миссис Грендель Господь не благословил ребеночком».

— Он сторговался. — Наконец-то Ливии все стало ясно. — За Маугли. Но это невозможно. Грендель же обещал помочь мне. А Грендель не может обманывать.

— Не может? — Миссис Грендель фыркает. — Ложь — это всего лишь слова, а говорить он может не хуже остальных. Вот ненавидеть он не может. И, кроме того, любовь его имеет пределы.

Едва она умолкает, Томас делает попытку выбить дверь. Сначала он ударяет ее ногой, рядом с замком, потом яростно бросается на нее с разбегу, всем телом, и тонкий туман дыма темнеет, когда он терпит неудачу. Затем к нему присоединяется Чарли. Но двери все нипочем. По ту сторону слышны быстрые, неприязненные шаги удаляющейся миссис Грендель.

Они сидят в подавленном настроении; мальчики потирают ушибленные плечи. Ливия переводит взгляд с одного на другого: с простого, честного лица Чарли на более смелое, более напористое, некрасивое от злости лицо Томаса. Она представляет, как шагает между ними, втиснувшись в пространство шириной в полфута между их бедрами. В шаге от них, на стене, ехидно скалится свисающий с гвоздя респиратор; в его глазах-блюдцах отражаются две Ливии.

Потом — стук во входную дверь. Пять быстрых, легких ударов, настолько тихих, что Ливия едва слышит их. Так может стучать приятель, заскочивший поболтать. В ответ раздаются шаги, идущие из кухни.

— Видите! Они уже вернулись.

В голосе миссис Грендель звучит радостное облегчение. Это первый намек на то, что ей не очень-то нравится происходящее.

Слышно, как она открывает дверь. В следующий миг доносится то ли начало удивленного возгласа, то ли вопрос, оборвавшийся прежде, чем успевает облечься в слова. За этим следует перестук двух пар ног, располагающихся очень близко друг к другу, словно танцуют два человека — до жути слаженно. Шаги останавливаются у двери, и к ним проникает новый звук: такой издает животное, когда принюхивается. Через щель в комнату заползает мгла, темная, с длинными щупальцами, оставляя следы на полу. Первым выходит из оцепенения Чарли — вскакивает и оттаскивает Томаса и Ливию от двери.

— Это Джулиус.

Нечеловеческий танец возобновляется. Когда шаги достигают кухни, раздается визг, чистое звучание паники, голос, настолько далекий от своего обычного тембра, что Ливия не сразу понимает: это миссис Грендель. В следующую секунду Томас снова бросается на дверь. Он молотит по ней всеми руками и ногами. Грохот не в состоянии заглушить второй вопль. И крики Томаса тоже.

— Джулиус! — кричит он. — Джулиус Спенсер! Что ты с ней делаешь?

Рядом стоит Чарли с побелевшим лицом.

— Джулиус изменился, — говорит он.

Он уже говорил это, в точности это самое, когда рассказывал о случившемся в коттедже Ренфрю. Но только сейчас Ливия начинает понимать, что́ могут означать его слова.

Потом шаги возвращаются к двери. Голос Джулиуса. Или не Джулиуса. Он говорит не со всеми, только с Томасом. Как будто точно знает, что Томас здесь, на расстоянии нескольких дюймов, прямо у двери.

— Ты слушаешь, кузен? Как слаб твой запах. Ты раздет? Ну же, набрось свою ярость. Давай-ка я тебе помогу — глотай наживку. Сначала старая леди. Следом Ливия. Тогда ты точно раскроешься во всей красе. И мы обвенчаемся.

— Нет, — молит Томас.

Джулиус словно не слышит его.

— Заперла тебя. Крепкая дверь! Молодец она. Помогла мне. Или это удача. Фортуна — женщина. Я — ее муж, ее дитя. Я — темнота под ее веками. Я…

Голос стихает. Потом шаги опять направляются к кухне. Тишина, которая наступает, хуже любых воплей. Томас пинает дверь. Без толку.

Ливия не может постичь, как эта идея пришла ему в голову. Он действует так, будто все отрепетировал: быстро, точно, без раздумий. Опускает руку в карман ее куртки; вытаскивает баночку с чистейшей чернотой; открывает жестянку сажи из саквояжа Себастьяна и подливает в нее содержимое банки. Затем Томас снимает с гвоздя маску и натягивает резину себе на голову, пока его темные глаза не начинают выглядывать из стеклянных окуляров. От его рта вниз отходит мягкая трубка, похожая на отрезок пожарного шланга. Жестянка легко прикручивается к медному наконечнику трубки. Опять работа Себастьяна. Все подогнано очень точно. Но когда Томас пытается вставить иглу одного из шприцев в стеклянную пробирку, ритм его движений замедляется. Окуляры искажают расстояние, и он дважды не может попасть иглой куда надо, обламывает ее, с трудом заменяет на целую.