Майкл Муркок - Феникс в обсидиане / Phoenix in Obsidian

В ответ Эрмижад прикасалась губами к моей щеке:

— А теперь эта трагедия окончилась.

— Нет, так только кажется. Просто элдрены жизнестойки и знают секрет спокойствия. А я чувствую, что трагедия продолжается — она повторяется тысячекратно и все в новых и новых вариантах. Но трагедии нужны актеры на главные роли. Мне кажется, я — один из них. Возможно, меня снова призовут сыграть роль. А наша встреча с тобой — лишь небольшой антракт.

Что она могла на это ответить? И ускользая от спора, она нежно обнимала меня, надеясь, что я забудусь в ее объятиях.

Птицы с ярким оперением и грациозные звери бродили там, где когда-то стояли города и где разыгрывались кровавые драмы; но в глубине этих молодых лесов, среди новорожденных холмов жили духи. Дух Иолинды, любившей меня; дух ее отца — слабохарактерного короля Ригеноса, нуждавшегося в моей помощи; дух графа Ролдеро — Великого Маршала Человечества с добрым сердцем — и всех остальных, кто умер по моей вине.

Это не был мой выбор — явиться в этот мир под именем Ерекозе, Вечный Победитель, надеть доспехи и возглавить огромную армию, назвавшись первым воином человечества; а потом узнать, что элдрены вовсе не нечестивые собаки, как утверждал король Ригенос, а, наоборот, жертвы бессмысленной человеческой злобы…

Это не был мой выбор…

Но с годами печаль стала являться ко мне реже и реже. А мы с Эрмижад были все так же молоды и чувствовали такое же влечение друг к другу, как в наше первое свидание.

Это были годы радости, чудесных бесед, красоты, нежной страсти. Один год плавно переходил в другой — и так минуло сто или более лет.

Но Призрачные Миры — эти неизученные планеты, двигающиеся, как известно, сквозь время и пространство под углом к остальной Вселенной, вновь пошли на сближение с Землей.

Эрджевх, брат Эрмижад, был очень привязан ко мне. Я отвечал ему тем же. Он отличался какой-то особенной, утонченной красотой элдренов, с точеным золотым лицом и раскосыми глазами, подернутыми дымкой и отливающими голубизной. Его разум и рассудительность не раз выручали меня, и к тому же мне нравилась его улыбка, которая никогда не сходила с его лица.

Поэтому я был удивлен, когда однажды, зайдя к нему в лабораторию, застал его озабоченным. Он оторвался от бумаг с цифрами и попытался улыбнуться, но я успел заметить, что он чем-то удручен.

— Что случилось, Эрджевх? Ты смотришь на меня как на астрономическую карту. Может быть, к Лус Птокай приближается комета и нам пора эвакуировать город?

Он улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— Все достаточно серьезно, хотя и не стоит драматизировать события. Скорее всего, реальной опасности нет, но нужно быть готовыми ко всему. Похоже, Призрачные Миры, приблизившись, могут снова начать с нами взаимодействовать.

— Но ведь известно, что Призрачные Миры для элдренов не опасны. Когда-то среди них у вас даже были союзники?

— Это правда. Кстати, когда Призрачные Миры в последний раз сблизились с Землей, ты уже был здесь. Возможно, это совпадение. Но может быть, ты еще раньше жил на одном из Призрачных Миров, и именно поэтому король Ригенос и позвал тебя?

Я нахмурился:

— Понимаю. Ты беспокоишься за меня.

Эрджевх кивнул и ничего не ответил.

— Говорят, человечество пришло с Призрачных Миров, не так ли? — Я посмотрел ему в глаза.

— Да.

— У тебя есть какие-то особые причины для беспокойства?

Он вздохнул:

— Нет. Но хотя элдрены и изобрели способ общения между Землей и Призрачными Мирами, их изучением мы, к сожалению, никогда не занимались. Наши посещения были краткими, и в контакты мы вступали лишь с теми обитателями Призрачных Миров, которые были похожи на элдренов.

— Ты боишься, что меня могут вновь призвать в мир, который я покинул? забеспокоился теперь уже и я.

Мысль, что могу потерять Эрмижад, привела меня в ужас.

— Я не знаю, Ерекозе.

— Неужели мне суждено снова стать Джоном Дакером?

Хотя я весьма смутно помнил свою жизнь в эпоху, которую почему-то называл двадцатым столетием, чувство неудовлетворенности той жизнью, ощущение, что жилось там неспокойно, не покидало меня. Природная вспыльчивость и некоторый романтизм (хотя я и не считаю их достоинствами) были подавлены во мне моим окружением, обществом и работой, которую я выполнял лишь для того, чтобы существовать. Я чувствовал себя там гораздо более чужим, чем здесь, среди чужого народа. Поэтому был готов убить себя, лишь бы не возвращаться в мир Джона Дакера.