Евгений Малинин: Час Черной звезды

— Положи своего извержонка, я его не трону!

Взгляд извергини замер, упертый в волчью морду, а затем она, не отрывая зрачков от темных, зеленовато светящихся волчьих глаз, сделала короткий шаг в сторону и аккуратно положила сверток с ребенком на скамью.

Едва извергиня выпрямилась, как последовал новый жесткий приказ:

— Раздевайся!

Теперь уже обе женские руки взметнулись вверх и обхватили горло, а в глазах извергини заплескался совсем уж беспредельный ужас.

— Ты слышала приказ хозяина?! — Рык волка стал угрожающим, и хищник сделал еще один короткий шаг вперед.

Извергиня покачнулась, а затем ее глаза остекленели, потеряли осмысленное выражение, а пальцы начали судорожно рвать с тела платье. Через минуту она уже стояла перед зверем совершенно обнаженная, безвольно свесив руки вдоль тела.

— Повернись ко мне спиной!

Коротко переступив босыми ступнями, извергиня выполнила приказ, и в поле ее зрения попал маленький, чуть попискивающий сверток. В глазах женщины снова зажглось понимание… затем растерянность… затем страх…

В это время волк за ее спиной резко и совершенно бесшумно подпрыгнул, в самой высокой точке своего прыжка перевернулся через голову, и на пол опустились уже не волчьи лапы, а босые человеческие ноги.

Однако извергиня не слышала, как эти ноги коснулись дощатого пола, она продолжала смотреть на своего ребенка, с ужасом пытаясь понять, что же будет с ним через несколько минут. И в этот момент на ее шею сзади легла тяжелая мужская ладонь! Извергиня вздрогнула, но не двинулась с места, а сомкнувшая пальцы ладонь резко толкнула ее вперед и вниз, согнула в поясе, ударила грудью и животом о плохо оструганную столешницу, прижала к ней, вывернув лицо в сторону. Вторая, столь же тяжелая мужская рука завела ее левую руку за спину, так что ей стало невозможно пошевелиться, а затем стоявший позади нее мужчина…

Ее насиловали долго… очень долго… бесконечно долго… Плотно прижатая к шершавой, плохо оструганной столешнице, она терлась о нее щекой, грудью, животом, и крошечные занозы впивались ей под кожу, быстро ставшую бесчувственной. Извергиня кусала себе губы, давила свой стон… свои рыдания, чтобы не обозлить насильника, чтобы он забыл о маленьком попискивающем кулечке, лежащем на лавке!

Но он не забыл!

Когда оборотень наконец разжал свою хватку и отступил назад, когда ее тело безвольно сползло со стола и улеглось на нечистые доски пола, широко раскинув руки и поджав ноги, она услышала спокойный, чуть брезгливый голос:

— Теперь ты носишь в себе моего сына. Ты выносишь и родишь полуизверга, вернее, многоликого!.. И воспитаешь его, как свое собственное дитя! Смотри, не обижай его и не причиняй ему вреда. Я буду следить за тобой, и если с моим сыном что-нибудь случится, я убью твоего извержонка и заставлю тебя съесть его!.. Сырым! Можешь не рассказывать моему сыну о том, кто он, придет время, и он сам почувствует свою силу, он сам поймет, что ему делать дальше!.. Береги его!

Она не слышала, как оборотень вышел из ее дома, но легкий холодок, пробежавший по полу, по ее обнаженному, лишенному сил телу, дал ей понять, что она осталась одна.

И стаял час Вепря, и наступил час Волчьей звезды. Ночное небо было сплошь затянуто тучами, и на притихшую землю легла безлунная, беззвездная тьма. И тишина… Только редкие, жесткие порывы ветра несли с собой тревожный шепот листьев, да изредка коротко вскрикивала мелкая живность, попавшая в лапы ночному хищнику. Когда час Волчьей звезды набрал полную силу, во тьме, ставшей совершенно непроглядной, проклюнулся отдаленный топот копыт, и вместе с ним далеко-далеко тревожным, колеблющимся бликом промелькнул красноватый отблеск пылающего факела.

Один из двух стражников, стоявших в карауле у входа в обитель Матери всего сущего, чуть приподнялся на цыпочках и, убедившись, что это действительно приближающийся огонь, а не обман его усталых глаз, бросил быстрый взгляд на своего более опытного товарища. Тот, однако, продолжал стоять, не шевелясь, его совершенно не интересовал приближающийся топот копыт и разрывающий мрак ночи огонь. Несколько минут спустя внизу, на узкой каменистой дороге, остановилась странная низкая повозка, запряженная вороной парой и сопровождаемая двумя всадниками на черных лошадях. Всадники были с ног до головы укрыты черными плащами, один из них держал в высоко поднятой руке пылающий факел, а второй — длинное копье с тяжелым, матово поблескивающим наконечником.