Наталия Шнейдер: Сказочки

– Ты кто такой? — спросила она тоном, который больше всего пошел бы валькирии. Сковородка угрожающе поднялась.

– Я это… Вас спасать, в общем… — промямлил Кэлис

– Герой! — восхитилась принцесса. — Как мило! — и бросилась ему на шею.

Озадаченный орк едва успевал уворачиваться от поцелуев.

– Значит так, — непререкаемым тоном заявила девушка, устав целоваться. Сейчас дракоша нас с гор спустит, поедем к батюшке. Положена рука принцессы и полцарства впридачу — получишь.

– Но я…

Сковородка вновь заняла угрожающую позицию:

– Что «я»? Ты тут скромничать брось. Семейная жизнь — вот настоящее дело для героя.

Пятилетний сын устроился на коленях царя.

— Батюшка, расскажи сказку.

— Сказку? — государь взъерошил волосы наследника. День был тяжелый, и вечер предстоял не лучше, но сын важнее государственных дел. А все, кто считает обратное, могут провалиться в тартарары. Царь встретился глазами с женой, лукаво улыбнулся: — Ну, слушай сказку. Жил-был Емеля-дурак, ленивый-преленивый…

— Опять он на печи сидит! — мать устало бросила дрова на пол, — У всех дети как дети, а мне за что на старости лет такое наказание?

Я вздохнул. Опять начинается! Ну кто же виноват, что господь приладил мне руки не тем концом, который требуется для работы? Старшие братья давно прозвали меня «дурачком», отчаявшись научить хоть чему-то путному. Топор то и дело вырывался из рук, норовя вместо полена стукнуть по ноге, соха вместо ровной стежки оставляла в поле такие причудливые загогулины, что сбегалась посмотреть вся деревня… Посмотреть и посмеяться, разумеется. Единственное, что мне удавалось — деревянные игрушки, которые братья потом продавали на ярмарке, да сказки, которые всегда собирали с десяток ребятишек.

— Не сердись, матушка. Видишь, младшие сказку попросили.

— Сказку… А ты и рад — лишь бы с печи не слезать. Сходи хоть за водой, обормот.

При мысли о том, что сейчас придется плестись по лютому морозу к проруби, сделалось неуютно. Еще хуже стало, стоило представить, как пойду обратно с тяжеленными деревянными ведрами, а вода будет выплескиваться на штаны, обжигающими струйками спускаться в валенки. Но выбирать не приходилось: когда мать в таком настроении, ей лучше не перечить.

Вокруг проруби образовался внушительный ледяной валик. Покрутившись так и этак, едва не плюхнувшись в реку, я, наконец, смог с превеликим трудом достать ведро воды. Аккуратно пристроив его на лед, начал было возиться со вторым. Грохот и всплеск за спиной заставили подскочить. Помянув недобрым словом всех кого можно и собственную неуклюжесть впридачу, я оглянулся — и остолбенел. Подле опрокинутого ведра на льду билась здоровенная щука.

— Ух ты! Вот матушка-то обрадуется! — восхитился я. — Знатная уха выйдет!

И лишился дара речи, услышав:

— Пожалей, Емелюшка! Отпусти…

— Эт-т-то кто?

— Я, щука. Не губи…

Я лихорадочно завертел головой, пытаясь обнаружить неведомого шутника. Однако вокруг было ровное снежное пространство — не больно-то спрячешься. Оставалось поверить в чудо. Или в то, что я спятил окончательно и бесповоротно. Но в любом случае пустить эту рыбу в уху — а потом всю оставшуюся жизнь ощущать себя людоедом… Чувствуя себя круглым дураком, аккуратно спустил щуку в прорубь и услышал.

— Спасибо. Должок за мной — все твои желания выполнять буду.

Ага. Знать бы еще про те желания. Есть вообще-то, но ведь не скажешь — насмех поднимут. И правильно сделают, наверное.

— Ну, так что ты хочешь, Емеля.

А может, сказать? Помочь-то все равно больше некому. Когда-то давно дедок, живший в нашей деревне, собирал ребятню, доставал огромную книгу и читал — выдумка то была или нет, не знаю — про дальние страны, про людей в них живущих, про истории, с ними приключившиеся. И с тех пор была у меня несбыточная мечта:

— Читать хочу научиться — выпалил я. И замер, ожидая насмешки. Как когда-то смеялась матушка, услышав подобное.

— Читать? — в голосе рыбины, однако, не было иронии, лишь безмерное удивление. — Точно? Я ведь озолотить тебя могу. Книги — дело хорошее, но сыт ими не будешь. А у вас из всего хозяйства — курей десяток, да лошаденка. Хорошо ли ты подумал, Емеля?

— Подумал. Братья только о заработке и говорят. Глядишь, когда-нибудь получат, сколько им надо, а мне и сейчас хватает. А это — с детства мечта, и помочь, кроме тебя, некому.

— Странный ты… А книги-то где возьмешь. Дорогие ведь.