— Гув!.. Гув! Где ты?.. Гув! — Роджер уже догонял Гвина. Гув открывал дверь кухни.
— Гув! Что случилось? Ты звал меня, отец?
— Входи, мальчик.
Элисон лежала на столе, накрытая курткой Гува. Над ней летали перья, они опускались на нее, Гув отгонял их, они снова взлетали в воздух и снова будто прилипали к ней.
— Та самая сила, — сказал Гув. — Она сейчас в ней… Плохо… Такие дела, мальчик.
— Что ты хочешь от меня? — спросил Гвин.
— Помоги ей.
— Ей… Оно внутри или снаружи?
— Это сейчас одно.
Порывы ветра сотрясали дом. Цветы и ветви срывало с кустов, они ударялись о стены; их лепестки и листья прилипали к окнам и к застекленной крыше кухни… Зеленая осень… Потом их смывало дождем, который уходил в мириады дыр, проделанных им в гравии дорожек… И снова летели листья.
— Я остался, чтобы помогать тебе и долине, — сказал Гвин. — А не этим двум. Они для меня никто.
— Вас трое, — сказал Гув. — Вы втроем сделали все это.
— Я ничего для них не буду… Зачем они мне?.. — Роджер продолжал стряхивать перья с Элисон. Они кружились и опускались. Кружились и опускались… Совиный танец, который начался там, в пыльной каморке… Они летали вдоль стен и потолка, и Роджер начинал различать в них те же формы и рисунки, которые видел вокруг Гува, когда тот нес Элисон… Глаза и крылья… и когти… Колкие, острые… Желтые глаза, окруженные чернотой… И перья… Везде — на балках потолка, на стенах… Перья, перья…
Он стряхнул их со щеки Элисон. Она вскрикнула, ион увидел, как три царапины протянулись у нее от виска к шее и еще на руках. Но внутри. Кожа не была затронута.
— Перестаньте болтать! — закричал Роджер. — Делайте что-то! Уберите эти перья! Снимите их!
— Я не знаю, что делать, — сказал Гув.
— А говорил, знаешь, — напомнил Гвин. — Что тебе мешает?
— Ты.
— Почему я? Я же здесь. Никуда не ушел. Ты сказал, это моя долина, и я не ушел. Дал обещание… Поверил тебе прошлой ночью — и вернулся. Скажи, что я должен делать?
— Я не могу… говорить.
— Как? Почему?
— Я только… чувствую…
— Что?
— Это совы… Всегда они… В нас… Давят, разрушают… Почему мы должны их видеть?.. Сов, а не цветы… Почему девочка их видит?.. Совы, совы… Почему не цветы?
— Что мне надо делать? — спросил Гвин.
— Посмотри на нее. Успокой… Скажи слова.
— Я не могу.
— Только скажи слова.
— Не могу, отец! Все что угодно, но не это… Ты не знаешь, что они мне сделали… Как они…
Элисон вздрогнула. Кровавые линии начали проступать у нее на ногах.
— Она идет, — сказал Гув. — И видит, что в тебе одна только ненависть. Больше ничего… Злость и ненависть… Всегда.
Губы Гвина оставались сомкнутыми.
— Попробуй, мальчик. Заговори, — сказал Гув.
— Я не знал, что ты для этого зовешь. Я не могу.
— Можешь.
— Нет.
— Попробуй…
Раздался треск. Огромная ветка ударилась в стеклянную крышу. Крыша раскололась. Железные прутья каркаса сдерживали чью-то тяжесть, которая давила, хотела ворваться, и в наступивших сумерках сновали по комнате и висели над ней — перья, когти, глаза… Кухню заливал дождь.
С лица Элисон схлынула вся краска. Только рубцы, только царапины остались. Дыхание стало частым и мелким.
— Можете вы что-то сделать?! — завопил Роджер.
— Он может, — сказал Гув. — Но он не хочет.
— Заставьте его! Почему он так?
— Его очень больно задели. Он не говорит мне кто…
— Ты не можешь так поступить, — сказал Роджер Гвину. — Здесь ведь Эли.
Гвин не двигался.
Роджер протянул ему руку, Гвин не обратил внимания, он смотрел в другую сторону.
— Гвин! — Роджер пытался говорить спокойно. — Это моя вина. Это все я. Не Эли. Она никогда над тобой не смеялась… Я говорил неправду. Все выдумал. Извини меня… Я не пойму, что происходит, но, если можешь что-то сделать — сделай. Останови это…
Гвин повернул голову, поглядел на Роджера. Тот увидел в глазах Гвина понимание и согласие.
— Сделаешь, Гвин?
Голубизна глаз подернулась льдом, Гвин ответил тихо и медленно:
— Растерялся немного, парень?..
Стены начали утрачивать свою плотность и приобретать какую-то другую — среди танцующих перьев. Гвин, похоже, сказал что-то еще, но Роджер едва мог слышать его в сгущающейся темноте.
— Да… Да, Гвин… — бормотал он.
В голове, во всем теле была пустота. Горло пересохло. Он не находил слов для ответа. Но продолжал делать усилия, чтобы услышать, понять — потому что иначе, он чувствовал, его поглотит горькая, мучительная тьма…
Читать дальше