Кристофер Сташефф - Чародей как еретик

— Не принимай этого так близко к сердцу, — утешил Род.

— Не приму, — решительно ответила она. Итак, мой господин, как и говорил наш архиепископ, я теперь и в самом деле стану еретичкой.

— Но только на Греймари, радость моя, и только в пяти графствах.

— Никогда бы не подумал, что у нее такое средневековое отношение ко всему этому, — ошарашено покачал головой Род.

— А почему нет, Род? В конце концов, она ведь средневековая женщина.

— Угу, — нахмурился Род. — А я все время забываю об этом. Она была такой сообразительной, чувствительной, ловила на лету все, чему я её учил, и с делами государственными справлялась не хуже меня, и…

Фесс издал хриплое гудение. Так он откашливался.

— А? Да-да, я тут вроде управляющего, разве нет? — поджал губы Род. — По крайней мере, моя забывчивость объяснима.

— Да, объяснима. Но она выросла в средневековом обществе, Род, а привитые в детстве понятия фундаментальны, они навсегда сохраняются в душе человека.

— Естественно, — кивнул Род. — Удивительней всего не то, что Гвен впала в бешенство, а то, что она сумела так быстро успокоиться.

Сидя в скриптории, архиепископ назначал епископов. Он старательно макал перо в чернильницу, улыбаясь, писал строчку за строчкой и совсем расцветал, когда выводил в конце свою подпись.

— …настоящим назначаешься епископом Стюартским, что будет утверждено возложением рук, когда позволит время и обстоятельства, в аббатстве Святого Видикона. До тех же пор береги паству свою, как велит наша Церковь. Джон Уиддекомб, архиепископ Греймарийский.

— Теодор Обриз, епископ Стюартский, — повторил он, посыпая лист песком.

Брат Альфонсо аккуратно вписал имя отца Обриза в список епископов.

Архиепископ стряхнул песок с рукописи, свернул ее и протянул брату Анно, понуро стоявшему рядом. Тот запечатал свиток горячим воском, а архиепископ приложил к воску свой перстень-печатку. Потом брат Анно отложил свиток в сторону, к другим таким же, дожидающимся гонца, а архиепископ вернулся за стол и взял чистый лист пергамента.

— Так. Кто капеллан у эрла Тюдора?

— Отец Грегори МакКенэи, — ответил брат Альфонсо.

Архиепископ снова взялся за перо.

— Преподобному Грегори МакКензи, именем Господа, мои приветствия. Зная тебя, как непоколебимого в вере…

Отец МакКензи с недоуменной миной развернул пергамент.

— Что же такого хочет сообщить мне Его Светлость, брат Лионель, что нельзя передать на словах?

Гонец отставил в сторону кружку и вытер пену на усах.

— Не знаю, отец. Мне было велено только доставить свиток.

— Преподобному Грегори МакКензи, — начал читать священник. По мере того, как он читал дальше, его глаза раскрывались все шире. Когда же он дочитал до конца, его глаза сияли вовсю. Он шевельнул губами, стараясь сдержать улыбку в приличествующих пределах.

— Благодарю тебя за добрую весть, брат. Не разнесешь ли ты мои послания всем приходским священникам Тюдора?

— Отец Обриз желает говорить с вами, милорд.

— Поп? — эрл Стюарт ласково провел рукой по холке гнедого жеребца, своего последнего приобретения. — Что ему нужно?

— Он не сказал, милорд. Но он бледен, как снег в январе.

Стюарт поднял голову, потом нехотя повернулся к слуге.

— Пусть войдет.

Лорд вышел из стойла, конюх кинулся запирать за ним. Увидев священника, эрл остановился, расставив ноги и подбоченясь.

— Храни вас Бог, святой отец.

— И вас, милорд.

Губы священника были крепко сжаты. Когда он протянул Стюарту пергаментный свиток, его рука заметно дрожала.

— Я принес письмо от милорда архиепископа.

— И что он пишет? — Стюарт сложил на груди руки.

Священник со вздохом развернул свиток. Он прекрасно знал, что эрл Стюарт так и не удосужился научиться читать.

— Преподобному Теодору Обризу от преподобного Джона Уиддекомба, милостию Божией архиепископа Греймари…

Дочитав до конца, он свернул пергамент, выпрямился, как мог, и посмотрел прямо в глаза эрлу Стюарту.

— Ну, — натянуто усмехнулся Стюарт, — теперь вы наш епископ. Наверное, я должен вас поздравить?

— Нет, — покачал головой отец Обриз. — Я не могу принять этого назначения.

Улыбка сползла с губ эрла. Двое в напряженном молчании глядели друг на друга.

— Почему же нет? — спросил наконец эрл.

— Моя совесть не позволяет мне оставить Римскую церковь.

Глаза эрла Стюарта превратились в льдинки.