Кристофер Сташефф - Чародей как еретик

— А если даже мне скажут, что я должен стать пастырем, и я подчинюсь?

— Почти ничего не изменится — пост, молитвы, учение и труд. Хотя последнего для семинаристов будет меньше, потому что им немало придется трудиться среди паствы своей, и они должны всего за несколько лет узнать то, на что у монаха уходит вся жизнь. Семинарист должен не расставаться с книгами, чтобы потом, когда ему доверят паству, не впасть по незнанию в заблуждения.

— Ну конечно, — кивнул Грегори. — Я и забыл, что… ведь каждый священник должен быть еще и вроде ученого?

Отец Боквилва согласно качнул головой, и Грегори продолжал:

— Да, должно быть, именно к этому меня и тянет. Но что, если нет? Что, если мне придется стать монахом?

— Тогда ты примешь обеты, как пономарь, и станешь настоящим монахом.

— И дальше всю жизнь буду жить в монастыре? — голос Грегори упал до шепота. — И ни разу больше оттуда не выйду, и не увижу ни девушек, ни рыцарей, и больше не увижу мою семью?

При этих словах Рода вновь кольнуло в сердце, он чуть не подхватил сынишку и не бросился наутек, но отец Боквилва возразил:

— Вовсе нет. Ты сможешь время от времени выходить в мир. Наши монахи время от времени навещают своих родственников, обычно дважды в год — кроме сирот, конечно, которые воспитывались в монастыре. И потом, иногда и в миру требуется наша помощь.

Род не слышал следующего вопроса Грегори и ответа святого отца, потому что был ослеплен неожиданно вспыхнувшей идеей. Итак, монахам разрешено иногда посещать отчий дом, так? Значит, монастырь не так уж отрезан от внешнего мира! Значит, существует какой-то канал связи!

Он пришел в себя, когда отец Боквилва уже подводил черту:

— Конечно, у тебя наверняка возникнет еще множество вопросов. Приходи когда захочешь, ты всегда будешь здесь желанным гостем — только умоляю, не ходи один, приводи с собой твоего отца, — отец Боквилва улыбнулся Роду. — Кажется, и ему это тоже не помешает!

— Несомненно! Никогда не знаешь, чем кончится визит в монастырь! — Род поднялся, пожав руку отцу Боквилве. — Я был очень рад побеседовать с вами, святой отец! Воистину, вы возвращаете меня в мир с обновленными силами!

Что ж, надеюсь, церковные стены всегда будут вдыхать новую жизнь в истинно верующих, — ответил отец Боквилва. — Вот только впервые вижу, чтобы это подействовало так быстро. Вы и в самом деле не хотите задержаться подольше?

— Нет, кажется, во мне проснулся вкус к действиям. Пора двигаться вперед — я бы даже сказал, наступать! — Род взял Грегори за руку и повернулся к дверям. — Идем, сынок, поторопимся, твоему старшему братцу пора в дорогу.

— Но его же никуда не звали!

— Теперь позовут, и лучше бы ему поторопиться!

— О Господи, милорд аббат! — бросилась баронесса навстречу вошедшему в комнату аббату. — Не стоило пускаться в путь в столь скверную погоду!

Аббат откинул капюшон, открыв взорам насквозь промокшие, прилипшие ко лбу волосы, и с сердитым недоумением посмотрел на баронессу.

— В вашем письме, миледи, речь шла о неотложной необходимости.

— Так и есть, так и есть! Но это вполне могло бы потерпеть и до завтра! Ах, бедняжка! Проходите, проходите к огню! Мэйроуз, налей гостю бренди! Адам, подвинь кресло для господина аббата поближе к камину!

— Ну-ну, не так уж я и промок, — аббат сбросил плащ, под ним оказался еще один. — Когда я увидел, что собирается дождь, то оделся поосновательнее.

Второй плащ, впрочем, тоже слегка промок, и когда аббат встал перед огнем, от него пошел пар.

С другой стороны, взгляд, которым он одарил леди Мэйроуз, протянувшую ему бокал, говорил, что аббат нимало не сожалеет о поездке. Страсти, таящейся в его глазах, нельзя было не заметить.

Баронесса тоже обратила на это внимание, но ей хватило такта, чтобы не упомянуть об этом вслух. Она махнула Адаму рукой, чтобы тот подвинул и ее кресло поближе к камину.

— Просто чудо, милорд, что вы еще можете уделять нам свое время, будучи столь заняты делами гораздо более значительными.

Аббат нахмурился, снова вспомнив о делах насущных.

— Воистину, миледи, ваш дом и ваши заботы кажутся мне сейчас тихим пристанищем.

— Так воспользуйтесь же правом убежища, — звонко рассмеялась леди Мэйроуз и, взмахнув юбками, вернулась к креслу бабушки. — Правда, и в этом убежище не все спокойно, но кому же не знать этого лучше, как нашему исповеднику?

— О, ваши заботы столь… столь естественны и даже приятны, — улыбнулся аббат. — Ибо все ваши раздоры рождены лишь любовью и уважением друг к другу. Ах, если бы король и я могли враждовать так же!