Майкл Муркок - Чуждое тепло

– Меня ограбили, – кричал краснолицый мужчина. – Драгоценности моей жены! Мой портсигар. Все исчезло!

– Держите воров! – закричал старик за столом. Швейцар бросился на Джерека.

Бой уронил баулы.

Джерек упал. Он не испытывал физического нападения прежде.

Он засмеялся.

На тонком лице Нюхальщика, отчаянно пытавшегося протащить баулы через дверь в кэб, появилось выражение, близкое к агонии. Когда швейцар подбежал и схватил его, он уронил их.

– Назад! – завопил Вайн. Он вырвался из рук старика, вытаскивая что-то из кармана. – Отойди назад!

– Ворюга! – зарычал швейцар. – И как я сразу не понял! Ты меня не напугаешь! Меня, бывшего майора войск его величества, – и он снова кинулся на Нюхальщика.

Раздался довольно громкий хлопок.

Швейцар упал. Нюхальщик с удивлением уставился на него. Такое же удивление появилось на лице швейцара, когда он увидел большое красное пятно, расплывшееся на его униформе. Цилиндр свалился у него с головы. Нюхальщик показал что-то мужчине в халате и старику во фраке.

– Подними баулы, Джерри, – приказал он. Джерек, весьма озадаченный, нагнулся и поднял два тяжелых баула. Бой широко раскрытыми глазами смотрел за сценой из-за пальмы в кадке.

Вайн ринулся к двери, но Джерек заметил, что кэбмен слез с коляски и побежал по улице, размахивая руками. Затем он услышал звук свистка.

– На улицу, – произнес Нюхальщик ледяным голосом. Джерек прошел через дверь на улицу под дождь.

– В кэб, быстро! – сказал Нюхальщик. – Теперь он махал предметом черного цвета с серебром на кэбмена и другого мужчину, одетого в темно-голубой костюм и шляпу без полей с круглым значком, которые бежали по улице к ним. – Назад, или я стреляю!

Джереку все происходящее показалось крайне интересным. Он не имел понятия, что происходит, но радовался драме, предвкушая, как будет рассказывать миссис Амелии Андервуд через несколько часов, что произошло с ним. Он удивился, почему Нюхальщик Вайн забрался на верх коляски и хлестнул кнутом лошадь.

Кэб рванулся по улице.

Джерек услышал еще один громкий хлопок, а затем коляска повернула за угол и помчалась по другой улице, заполненной множеством людей, одетых, в основном, в серые пальто и кепки. Люди оборачивались, глядя вслед кэбу, проносящемуся мимо. Джерек весело махал рукой некоторым из них.

Полный ликования в предчувствии скорого прибытия в Бромли, Джерек запел, качаясь из стороны в сторону в мчащемся кэбе: – «Иисус освещает нас ясным чистым светом».

Вскоре они достигли Кухни Джонса, бросив кэб за добрую милю до нее. Джерек нес баулы и порядком устал, когда они, наконец, добрались до своего убежища. Он очень удивился, почему манеры Нюхальщика значительно изменились. Тот продолжал рычать на него и говорить вещи вроде.

– Ты определенно превратил счастье в беду. Надеюсь, бог не даст умереть этому парню. Если он умрет, в этом будет столько же твоей вины, как и моей.

– Умрет? – наивно спросил Джерек. – Но почему его нельзя воскресить? Или слишком рано?

– Заткнись, – рявкнул Нюхальщик. – Ладно, раз уж я связался с тобой, придется терпеть. Если я тебя брошу, ты разболтаешь все в две минуты. Поэтому возьму тебя с собой, – он громко засмеялся. – Не забывай, что ты только подмастерье.

– Вы сказали, что доставите меня в Бромли, – напомнил ему мягко Джерек, когда они поднялись по ступенькам Кухни Джонса.

– Бромли? – фыркнул Нюхальщик Вайн. – Ха! Тебе крупно повезет, парень, если ты не окажешься в аду!

В течение нескольких дней Джерек осознал всю тяжесть страдания. У него начала расти борода, и кожа в этом месте ужасно чесалась. Его одолевали крошечные насекомые трех или четырех различных разновидностей, кусавшие все его тело. Одежду, которую Нюхальщик первоначально ему дал, он сам же и отобрал, и Джерек был прикрыт какими-то лохмотьями. Нюхальщик иногда покидал их комнату и спускался этажом ниже. Оттуда он всегда возвращался с мрачным лицом, пропахший той самой жидкостью, которую предлагала Джереку женщина первой ночью на Кухне Джонса. Нюхальщик не позволял Джереку спускаться вниз, чтобы погреться у огня, поэтому Карнелиан скоро узнал, что такое холод, а вслед за этим открытием понял природу голода и жажды. Сначала он смаковал новые ощущения, но постепенно они начали угнетать. И в конце концов он обнаружил, что больше неспособен откликаться на новизну происходящего. Медленно он познавал, что такое страх. Нюхальщик учил его этому, отпуская порой оплеуху и бормоча при этом непонятные угрозы. Сама мысль о защите была чужда Джереку, и все те люди, которые были так дружелюбны, когда он пришел в первый раз, теперь или не обращали на него внимания, или огрызались, когда он высовывался из комнаты. Джерек похудел и стал грязным. Он потерял вкус к жизни и стал забывать Бромли и миссис Андервуд. Другая жизнь, за пределами этой тесной и забитой сундуками каморки над Кухней Джонса, казалась ему невозможной.