Валерия Вербинина - Зеркало неба и земли

Тристан отвел глаза.

– Твой брат Морхольт ранил меня отравленным лезвием. Я испытал такие муки, каких не ведают ни земля, ни небо; я не мог жить, но и умереть тоже не мог. Поэтому я попросил положить себя в ладью и отправить по воле волн.

Эссилт дико вскрикнула и отшатнулась.

– О! Так вот от какого недуга я спасла тебя! Я знаю, что это за яд; когда-то я сама приготовила его; но Морхольту не было бы нужды прибегать к нему, если бы ты не победил его коварством: в силе, я знаю, никто не мог с ним сравниться.

– Бой был честным, – возразил Тристан угрюмо, – я готов чем хочешь поклясться в этом, хоть подземными богами, хоть надземными.

– Верю; потому что ты и сам признал только что, что твоя клятва не стоит ничего.

Они стояли друг против друга; лицо Эссилт пылало гневом, Тристан же ощущал лишь ни с чем не сравнимую печаль и, пожалуй, бесконечную жалость.

– И все же ты не выдала меня, – сказал он. – Почему?

Эссилт криво усмехнулась.

– Я хотела прежде поглядеть тебе в лицо, – сказала она, – в твое настоящее лицо.

– Теперь ты довольна? – спросил Тристан. Собственный голос показался ему безжизненным и чужим.

– Вполне, – сказала Эссилт и, пришпорив коня, помчалась по берегу. Тристан не следовал за ней; он еще раз взглянул на ясную воду, в которой отражались ласточки, береза, его лицо, и понуро поехал прочь.

Всякий на его месте, у кого оставалась хоть крупица здравого смысла, тотчас поспешил бы скрыться; в более изысканной литературе такой маневр именуется «спастись бегством», и ни д’Артаньян, ни Наполеон не пренебрегали им, не говоря уже о личностях менее значимых, а то и вовсе незначительных. Тристану же было некуда идти; с тех пор как он полюбил (только что? или тогда, когда увидел ирландскую принцессу у своего изголовья? он и сам не знал), весь мир сошелся для него в Эссилт, и сердце его билось для нее одной. Но между ними пролегла чужая кровь – кровь рыжего богатыря, которого он сразил в далекой корнуолльской земле; каждая ее капля разлилась, как весенняя река, а вместе они составили целый океан, и Тристан не видел способа, как преодолеть его, не погибнув при этом.

Охотники собирались возле старого дуба, огромные корни которого, извиваясь, вылезали из земли. Издали Тристан увидел расшитое платье Эссилт и все же не поколебался предстать перед веселым сборищем с высоко поднятой головой; только в глазах его тлел причудливый, неуловимый огонек, объяснить который мог бы только старый Говернал, бывший при нем с самого младенчества: «Ну, господин Тристан, опять начинаете входить в свой норов».

Аэльрот подъехал к Тристану и, весело приветствуя его, посетовал на неудачу в охоте; и только боги ведают, чего стоило Тристану ответить на простые сердечные слова своего друга. Он ждал, что Эссилт разоблачила его и его сразу же схватят: отсрочка же оставляла ему некоторую свободу для действий. Всадники вернулись во дворец; Тристан все искал способа дорогою переговорить с Эссилт, но она избегала его.

Вечером он подошел к ее покоям. Он и сам не знал, что скажет принцессе, он хотел лишь одного – увидеть ее. Бранжьена встретила Тристана с суровым лицом.

– Я хочу поговорить с твоей госпожой, – сказал Тристан.

– Госпожа не желает видеть вас, – коротко отвечала Бранжьена.

Тристан сделал нетерпеливое движение, словно собираясь отстранить ее; но Бранжьена, смело глядя ему в глаза, встала прямо перед ним. Тристан знал, что она скорее умрет, чем уступит ему. Опустив голову, он вышел.

В каждом встречном ему чудился тот, кто послан схватить его; Тристан не стал бы сопротивляться, он был бы даже рад, если бы смерть избавила его от муки, которую он испытывал. Он с безразличием косился на попадавшихся ему по пути придворных, но сделал крюк, только чтобы избегнуть Аэльрота, с оживленным лицом спешившего куда-то. Все его существо рвалось к Эссилт, которая была для него запретна, и душа Тристана была отравлена странной, прежде им не изведанной тоской, от которой хотелось выть и биться головой о стены.

С трудом нашел он покой во сне, но всякий шорох заставлял его вскакивать и настороженно прислушиваться. Незадолго до рассвета его разбудило хлопанье крыльев; Тристан, повернувшись на постели, заметил, что на окне сидит большая черная ворона. Он досадливо сморщился и потянулся за первым попавшимся под руку предметом, чтобы швырнуть его в надоедливую птицу. Ворона следила за его движениями с почти человеческим любопытством, а когда Тристан бросил в нее ножны от кинжала, те неожиданно рассыпались в воздухе горстью серого праха.