Мария Семенова - Бусый волк. Берестяная книга

Соболь вдруг поперхнулся, как будто в горло что-то попало. Пока он откашливался, Бусый успел люто пожалеть, что не родился много столетий назад в далекой стране Саккарем. Уж он точно оборонил бы непраздную женку. Сделал так, чтобы не качалась на багровых от пожара волнах сиротская зыбка. «Хотя… Ведь во мне кровь дедушки Соболя, а значит, и нашего далекого предка, который жил в те времена! Стало быть, частица меня в самом деле резалась с халисунцами и отстояла ту бабу, а сказитель все выдумал, чтобы было страшней…»

И хотя земная и трезвая часть его разума внятно подсказывала, что дело скорее всего завершилось бы, как в той деревне Сынов Леса, разоренной Мавутичами, — Бусый яростно отвергал ее доводы и всей силой души не желал верить.

А старинную саккаремскую песню вдруг продолжил… Ульгеш:

Бусый распахнул рот что-то сказать… да так и позабыл снова закрыть. Даже Соболь удивленно поднял брови:

— Ты что, слышал нашу песню, малец? Ты бывал в Саккареме?

Ульгеш развел руками:

— Я был в Саккареме, но совсем младенцем и ничего не запомнил. Мне эту песню наставник Аканума из книги читал… Книга та — о державе Саккаремской и сопредельных народах. Сам я ее не одолел еще… Если хочешь, возьми!

Соболь отрицательно покачал головой:

— Я не выучился читать, малыш. Начинал однажды, но не до того стало… А потом — и так обошелся.

«Дедушка обошелся, а я куда лезу? — окоротил сам себя Бусый, уже начинавший видеть в каждой трещине коры аррантские закорючки из „Удивительных странствий“. — И мне незачем…»

— Так вот, — сказал Соболь. — Ты, Ульгеш, сейчас помянул серебряные мечи, а я, так уж вышло, в руках один из них сподобился подержать. Но давайте-ка обо всем по порядку…

Двести лет халисунцы держали нас на коленях, но потом Саккарем все-таки поднялся. И повел его человек, которого звали Курлан. Кто-то числит его род от прежних шадов Саккарема, другие считают Курлана просто благородным и даровитым вельможей, а третьи — то ли родным, то ли приемным сыном простого пастуха, но это неважно. Важно то, что потом люди назвали его шадом и святым покровителем Саккарема. А еще он родил двенадцать сыновей и каждого вырастил воином и полководцем. Стали эти сыновья его руками и крыльями, стали стрелами и мечами страны.

Бились дети Курлана, себя не щадя… В одиночку выходили против сотен — и побеждали! На них глядя, вспоминали потомки рабов былую гордость и храбрость. Предков своих вспоминали, которые ни перед кем шею не гнули и никакую дань не платили. Снова от моря до гор пылал Саккарем, но теперь у нас была надежда. И вот — опять на реке Край — сошлись в великой битве наше и халисунское войско… Говорят, даже души убитых два века назад поднялись из земли и встали между живыми, чтобы искупить свой давний позор… И мы одержали победу, но в том бою великий Курлан лишился всех двенадцати сыновей, и горе выбелило его черную бороду.

Он тогда приказал похоронить своих детей вдоль границ державы Саккаремской. И вдоль Малика, и у пределов Вечной Степи, и в горах, и на морском берегу… С тем чтобы даже после смерти герои народ свой от врагов защищали. С какой бы из двенадцати сторон света не вздумали те нападать!

В могилы, как водится, и мечи были положены… Те самые, Богиней благословленные, которыми храбрецы в последней битве рубились. Недаром в песне поется, как их двести лет сокровенно ковали, так оно и было. Двести лет мы хранили тайны кузнечные, от стариков детям передавали, рук не покладая работали. И сумели вооружить героев своих мечами, как будто Небом дарованными.

Может, нынешним своим могуществом как раз и обязан Саккарем тем самым мечам… И процветает, ибо хранят его могилы братьев-героев, которых народ Стражами прозвал…

С самого начала могилы Стражей почитались священными. К ним ходили на поклонение, молились об урожае и мире, хворые просили исцеления, и бывало, что их надежды сбывались.

Но, так уж вышло, одни могилы оказались близ городов, другие — в безлюдной глуши, и, к стыду нашему, тропинки туда постепенно начали зарастать. Время не ведает жалости, и из двенадцати могил Стражей ныне известно лишь о девяти. Но это сейчас, а когда я служил в Горных Призраках, утраченными считались не три могилы, а целых четыре.