Арин - Заря

— Чего ты хотел, Лейрон? — спокойным и чуть доброжелательным тоном спросил правитель, отрываясь от бумаг.

— Я хочу поговорить о Юриль Веран, той девушке, которую я вчера к вам приводил, — он «поднял» глаза и прямо посмотрел на своего господина.

— Поступила какая-то новая информация?

— Нет, — ему стало неуютно. Еще НИКОГДА он не собирался обсуждать приказы.

— Она хотела что-то кому-то передать? — одна бровь вопросительно поднялась.

— Нет, — снова ответил он, мысленно глубоко вздохнув, как перед прыжком в пропасть.

— Тогда что же? — обе брови поднялись, показывая удивление собеседника.

— Я… — он подавил дрожь в голосе, — я хотел понять, почему наказание для девушки было настолько строгим? Она же…

— Ты смеешь перечить мне? — правитель гневно посмотрел на своего главнокомандующего.

— Но она просто мечтательный ребенок, — в отчаянии почти на грани звука ответит он.

— Ты смеешь нарушать мои приказы? — громкий холодный голос, заставил его захлебнуться словами и четко ответить:

— Нет, повелитель!

— Ты повинуешься мне?

— Да, повелитель!

— Ты заставил сомневаться в себе, своими словами, — уже обычным голосом ответил правитель, — но я даю тебе шанс. Казнь переноситься на рассвет завтрашнего дня и будет происходить на малой площади в присутствии всех посвященных. И палачом будешь ты.

Ему показалось, что земля ушла у него из-под ног. Убить. Не ради самозащиты, не за дело. Забрать жизнь у того, кто больше всего на неё имел прав! Стать убийцей. Переступить через единственное, что являлось для него ценностью — принципы и мировоззрение, по которым он жил даже когда в душе поселялась всепоглощающая пустота, даже когда не понимал, а зачем он все-таки живет. Ему захотелось первый раз, за те четыреста лет, которые он помнил, закричать от отчаяния. Бить о стену кулаком, сбивая руку до кровавого месива, воя, как волк на луну. Упасть на колени, умоляя: «Не надо». Но привычка… заставила лишь выдать четкое:

— Да, повелитель!

Я не знала, сколько я проспала. Не знала даже какое время суток. Я просто проснулась и спокойно констатировала мое местоположение. Надо было что-то делать. Хоть что-то. Не идти же на плаху, как овца на убой. Хоть гордо поднятую голову надо обеспечить. Это, как минимум. Я встала (с трудом, каменный пол — это вам не мягкая перина), и спокойно подошла к двери. Постучала в неё, пытаясь таким образом призвать внимание Стражников. То что они там были не вызывало сомнений — приказы своего Правителя Стражи выполняли неукоснительно.

— Извините, можно вам задать вопрос? — тихо, но довольно четко спросила у них.

— Спрашивайте, — прозвучал холодный равнодушный голос.

— Сколько сейчас времени? — это главное, так как чувством времени владеют только эльфы. Да и то темные.

— Два часа после заката солнца, — холод голоса просто пробирал до самых костей. А вот я удивилась:

— А почему меня не ведут на плаху, тогда?

— Казнь перенесена на рассвет, — интересно, а главный злодей не знаком с главной пыткой тех же темных эльфов — сажать пленника в камеру с видом на орудия пыток, ибо наиболее страшит не боль и смерть, а их ожидание.

Я развернулась, прошлась немного по комнате. Сложила руки на груди, и вдруг почувствовала шуршание и небольшой дискомфорт в этой же области. Оттянула вырез и увидела до боли знакомый мне листок. Мысль о том, чтобы рассказать мастеру Лейрону о листке, снова постучалась в мою голову. Ведь он если, не сможет предотвратить мою смерть, то, по крайней мере, начнет задумываться, а то и «копать» под своего правителя. Камень, каким бы маленьким он не был, всегда создает круги на воде. Я снова вернулась к двери:

— Извините, а можно вас о кое-чем попросить?

— Все зависит от просьбы, — к мертвому голосу я уже начала привыкать.

— Я хотела бы поговорить с мастером Лейроном.

— Вашу просьбу передадут, — и тишина.

Мне оставалось только ждать.

Я не знаю, сколько прошло времени, может и совсем немного. До прихода мастера я сидела, как на иголках, быстро продумывая, что я буду говорить. Как назло, в голову ничего не приходило. Варианты были от рассказа на словах до просто просьбы прочить листок. Больше всего я боялась, что он меня откажется слушать.

Дверь еле слышно скрипнула, открываясь. В камеру вошел мастер.

— Мне доложили, что вы хотели меня видеть, — это было сказано спокойным голосом, но я уже привыкла смотреть на лицо — голос может соврать, глаза никогда. На его лице, как он не пытался скрыть, была маска обреченности. И это меня напугало. Зеленые глаза сияли болезненным светом, как будто наставника кто-то заживо резал. Боги и Духи! Что же с ним случилось?!