Золотая свирель

Моего спутника тут, похоже, знали. Его приветствовали вполне дружелюбно. Нас попытались зазвать в компанию, но Пепел отрицательно покачал головой и отвел меня подальше, где между арками схоронился узенький столик без стульев. Пепел порыскал по залу и приволок к столику скамью. Я уселась спиной к стене. Пепел вообще взгромоздился на столешницу, прислонив к ней свою палку.

Вина здесь не было. Нам принесли пива, бобов в чесночной подливе и маринованную селедку. Пиво мне сперва не понравилось, а потом я вошла во вкус. Пепел болтал босыми ногами, грыз селедочный хвост и потешал меня какими-то глупостями.

Я его не слушала. Я решила, что напьюсь. На его деньги. То есть, на бывшие мои. А потом засомневалась. Пиво все-таки. Я двадцать раз лопну, прежде чем захмелею. Но все равно, попробовать стоит.

Потом вдруг оказалось, что вокруг столпились люди, кто-то принес светильник и Пепел говорит, что будет петь. Говорил он это почему-то мне, но мне было все равно и я пожала плечами.

- Пой на здоровье.

Он начал постукивать по засыпанному опилками полу своей ореховой палкой. Звук получался глухой, ощутимый скорее ступнями чем ухом. Слушатели перестали бубнить, и тогда Пепел негромко завел:

- Проснись, засмейся, дудочка моя,

Я всем дыханьем, нежностью своею

Безжизненное тельце отогрею...

Воскресни... и прости -

Я снова пьян.

Что делать... столько грязи и вранья -

Тут праведник, пожалуй, озвереет! -

Куда уж нам... Пойму -

и протрезвею -

Как неуместна искренность твоя...

Я озадаченно нахмурилась, потому что не ожидала от бродяги такой бестактности. Рана моя, расковырянная его голосом, снова закровоточила. Стиснув зубы, я постаралась пропустить пеплово пение мимо ушей. Я прислушивалась к тому, что оставалось за потоком песни, за плотным, вязким фоном таверны, за муравейным гулом большого города.

Там, далеко, была пустота, в ней бродило эхо и хлопало стеклянными крыльями. Но ореховая палка достучалась до пространства пустоты, и всплески стеклянных крыл сменили ритм. До, ре, ре диез...

Фа, соль, соль диез. Фа, соль, фа...

И щебетал где-то на грани сознания золотой голосок, отвечая на призывы памяти. Откликался в душе хрустальный разговор, звенящее дыхание реки, певучий крик, разверзающий скалы. Ирис протягивал мне в сложенных ковшиком ладонях обломок тростника, трогательно украшенный зигзагами и полосками - Не забывай меня, Лессандир. Видишь? Это тебе. Она умеет петь. Она открывает запертое. Она развеселит и поможет. Она твоя.

Она - моя!

Я слышу, она зовет меня. Она зовет меня - где-то там, за городом, в холмах, она выводит свое заклинание "до, ре, ре диез..." - и я слышу ее!

Мой слух отверзается, как скала. Сердце мое распахивается. И выплескивается тьма из щели - тьма, что скопилась во мне, выливается прочь, смытая золотым счастливым смехом.

Подожди! Я сейчас! Я слышу!

Я иду!

Проскользнув за спинами слушателей, я покинула дымный подвальчик. Мой путь вел за город, на северо-восток, где череда каменистых холмов отделяла мрачный Соленый лес от Королевского заповедного. Я обогнула большие людные улицы и вышла из Паленых ворот.

Вправо вдоль стены уводила дорога на кладбище. Чуть дальше виднелось замусоренное русло Мележки, ныряющей в каменную трубу под портовой площадью. В порту тоже было людно и весело - с площади убрали баррикады мешков и ящиков, разожгли костры, на которых в походных котлах варилась похлебка для бедноты.

Я миновала порт. Нашла тропинку в холмы и поднялась на первый из них, в мое время его, кажется, называли Котовий.

Со спины Котовьего холма открывался прекрасный вид на замок. Розово-серые отвесные стены продолжали вертикаль скалы, такой же отвесной и розово-серой. Странного цвета был местный камень - сквозь его румяно-серую плоть отчетливо проступал металлический бронзовый оттенок. Замок достраивали на протяжении многих лет. И внешние стены его, и сооружения внутри периметра густо облепляли фахверковые скворешни, почему-то напомнившие мне накипь и пену на камнях во время отлива. Может я ошибаюсь, но двадцать (или сколько там прошло?) лет назад фахверка было значительно меньше. Низкое солнце превращало крутые плоскости крыш в противни с расплавленным маслом.

По правую руку вдаль бесконечно тянулись холмы, заросшие лесом, но на самом деле в десяти - двенадцати милях севернее уже начиналось море, просто скалистые сопки загораживали горизонт. Где-то в неделе пути по дороге на северо-восток находилась Галабра, с которой, как мне сказали, Нарваро Найгерт собирался породниться. Дальше, вдоль побережья - Старая Соль, а еще дальше - Леута. Оба этих города принадлежали Аверганам, королям Найгона.