Валентин Маслюков - Любовь

В безобразных, спутанных объятиях оба повалились на что-то упругое, что мгновенно исчезло, оставив их на песке.

Что больше ошеломило бродягу — счастливое приземление сразу после убийственных объятий — нога на плече, еще не избытый ужас или песок в зубах, окровененный и неправдоподобно смятый, изменивший размеры нос — только он уставился на девушку в таком душераздирающем изумлении, что Золотинка и сама потеряла дар речи.

Повязка исчезла, бродяга глядел в оба глаза. В забитых землей волосах застряли камешки. Неясное еще открытие поразило Золотинку предчувствием, она приоткрыла рот, шевельнув языком в попытке невнятного слова…

А бродяга мазнул по щеке ладонью, отчего стерлись старые язвы и шрамы, обращаясь просто грязью… и поправил нос. То есть снял с него все наносное, лишнее… наклеенное.

И оказался Юлий.

— Тьфу! — плюнул Юлий разбитыми, в песке губами и подвинулся сесть. Был он, как кажется, невредим, если не считать множества ссадин и новой рвани в лохмотьях.

— Юлька! — прошептала Золотинка, только сейчас по-настоящему испугавшись всего, что могло случиться. — Как же я тебя не узнала?.. Боже, как же я могла тебя не узнать? — повторяла она в потрясении. — Что ж ты со мной делаешь? Да ты ведь хотел меня убить! — сообразила она вдруг, теряясь. — Хотел… я видела. И кинулся сам в пропасть. Здесь десять саженей высоты! Ты очумел? Что же ты делаешь?

Но он молчал, ожесточенно отплевываясь и отряхиваясь, и с усилием поводил шеей, не совсем уверенный, что все на месте. Молчал, перекореженный каким-то озлобленным, несчастным, растерянным, исполненным жгучего отчаяния стыдом.

Вдруг Золотинка спохватилась, что подсматривает в душу любимого без разрешения, и поспешно прикрыла внутреннее око.

— Юлька! — потянулась она робкой рукой. — Что? Как? Ты цел? Что ты такое учудил?.. Ты рехнулся? Зачем ты за мной прыгнул? Зачем же прыгать?..

— Молчи! — просипел он надсаженным, все равно незнакомым голосом. — Молчи! — вскричал он, стиснув кулак. — Молчи! Или я не знаю что… Молчи! Потому что я проклят!

— Юлька… — протянула Золотинка, как-то жарко ослабев. — Ты гонялся за мной с ножом.

— Я хотел тебя убить! Я должен тебя убить! Поэтому… потому что оборотень!

— Я — оборотень? — изумилась Золотинка, подзабывши двусмысленные объяснения на горе. — Я не оборотень, — произнесла она слабым голосом и убежденно, в глубоком внутреннем убеждении покачала головой, все отрицая.

— А кто оборотень? Кто оборотень? — продолжал он в ознобе. — Золотинка — оборотень? В кого ты ее превратила? И кто ты, наконец? Скажешь ты свое имя?

Золотинка подвернула рукой снег волос и занесла к глазам.

— Никто не оборотень, — сказала она почти спокойно. — Каждый тот, кто есть. И всегда им был.

— Как? И Золотинка, которая стала невесть кем?

— Та, что дала тебе нож?

Он нетерпеливо мотнул головой, отмечая ненужные уточнения.

— Это Зимка. Колобжегская моя подруга, можно сказать.

— Ты сюда и своих подруг приплела?

— Она и есть Зимка. Без обмана.

— А ты кто? Без обмана.

— Я — Золотинка.

Юлий тронул грязный, в ссадинах и кровоподтеках лоб.

— Повтори еще раз.

— Золотинка, — прошептала она, неведомо чего оробев — словно у него было средство это лживое заявление опровергнуть.

— И всегда ею была?

— И всегда ею была. Ну то есть как… В каком-то смысле не всегда. Но с начала.

— Так, — молвил он, совершенно уже ничего не понимая. — А та, другая? С начала и с конца и во всех смыслах.

— Зимка Чепчугова дочь Лекарева из Колобжега. — Она забавно пожала плечами — можно ли выразиться полнее.

— А кто ее обратил в эту… из Колобжега?

— Я обратила.

Юлий дернулся — вот поймал он колдунью на слове, вот добрался он до определенности, что-то как будто забрезжило в зачарованном хороводе призрачной правды.

— Ты ее обратила? — повторил он, требовательно присматриваясь к Золотинке.

— Да.

— Хорошо. Кем она была до того, как ты ее обратила?

— До этого она была великой слованской государыней и великой княгиней Золотинкой.

— Так. Отлично. — Ему нужно было подумать. — А ты что? Ты откуда взялась? Ты тоже была великой слованской государыней и великой княгиней?

— Все это время?

— Все это время, черт побери!

— Все это время нет.

— А когда?

— Никогда. Никогда я не была государыней. Я только Золотинка.

— Только Золотинка! — усмехнулся он против воли. — Звучит очень скромно. Ладно. А она кто? Она была Золотинкой?