Марина Дяченко - Скрут

Он раскачивался на ходу, как деревянная кукла, та, которую невозможно уложить на бок. Потом обнаружилось, что он еще и говорит — вполголоса, невнятно и непонятно к кому обращаясь. Бороться с этим было бесполезно, а потому он оставил все как есть и ехал дальше, пропуская мимо ушей собственное бормотание.

…Сколько их было? Женщин, которых он принимал за Тиар? «…ты найдешь ее, как в темноте находят маяк. Она не похожа на прочих женщин…»

Ни одна из них не была похожа на прочих. «Ясновельможная» с характером змеи… Пенка, которая незамысловато радовалась жизни — без рук и без ног… Портовая шлюха, мечтавшая купить дом и торговать сыром… Тиниар, изуродованная болезнью, носившая когда-то колечко с зеленым камушком… Полевая царевна со шрамом у основания шеи, счастливая и безумная… Кладбищенская принцесса, воспоминание о которой вызывает приступ жгучего стыда… Вернее, вызывало раньше, когда ему еще было чем стыдиться.

…А на что он рассчитывал? Он с самого начала знал, что и это тоже будет. Что будет эта дорога с тополями вдоль обочин и кромкой леса вдали, и молчащей женщиной в запертом сундуке… Если бы на месте Тиар была сейчас портовая шлюха, или эта гадкая принцесса, или даже безумная Полевка… Что бы он чувствовал? То же самое? Или нет?

Ему стало дурно, потребовалось слезть с двуколки и отойти в сторону — но он не решился оставить норовистую кобылу. То есть это с ним она стала норовистой, а с Тиар была как шелк… Или она что-то понимает, глупая лошадь?..

Он перегнулся через бортик, и его вырвало прямо на дорогу. Болезненно сократилось горло со следом петли; Тиар, зачем ты это сделала. Зачем…

Озноб становился все сильнее; солнце поднималось, как и вчера и позавчера. Снова маленькое лето в обрамлении холодных ночей…

Этой ночью звезда Хота не поднимется над горизонтом. Время истекло.

Он тщетно попытался подумать об Илазе; Вместо ее милого, юного лица из памяти явилась страшная рожа Скаля, человека из Пещеры, пристанища болезни. Его жену звали Каммиа… Она умерла счастливая…

«Десять белых лебедей из далеких из полей принесут тебе подарков, принесут тебе диковин…»

Он потряс головой. Ему мерещится; в сундуке тихо, как в гробу. В огромном багажном гробу, притороченном к двуколке…

Он хотел заткнуть ей рот, но в последний момент не решился. Он боялся, что она станет звать на помощь — но она ни разу не крикнула. Молчала, будто враз онемев.

Он прислушался к собственной болтовне — кажется, он говорил с воображаемым Отцом-Дознавателем. «Если бы на месте Илазы была ваша сестра… Что бы вы сделали?..»

Лес придвинулся. Теперь это не была просто зубчатая полоса на горизонте; вдали показались крыши какого-то селения, и Игар натянул поводья, понимая, что теперь уж пленнице обязательно нужно заткнуть рот. Объезжать селение слишком долго, а зов о помощи на людной улице… Голос, доносящийся из багажного сундука…

Он представил, как открывает крышку и встречается с ее глазами. Его замутило снова; он сдержался и зло хлестанул кобылу.

…Это не Подбрюшье. Подбрюшье западнее… А чуть дальше — Замок. Где сидит, рассылая отряды ловцов, его неотразимая теща… И может быть, именно сейчас она выслушивает доклад одноухого, лишившегося теперь и передних зубов…

Ему всюду мерещились взгляды. Звонко хлопали ставни, брехали собаки, перекликались ребятишки; жители выглядывали из окон, из-за заборов, из ворот — двуколка тянулась улицами, как призрак. Белая лошадь, скрипучее колесо, серое неподвижное лицо возницы, которому не восемнадцать лет можно дать, а все сорок…

Улицы остались позади, и Тиар не закричала, призывая на помощь. Он не испытал облегчения. Кажется, ему сделалось хуже.

Лес стоял впереди зеленой стеной. Дорога становилась все более скверной; вдоль обочин тянулись заросли колючих кустов с ядовито-красными ягодами у основания веток. Спустя еще некоторое время у обочины обнаружился плоский камень с тщательно выцарапанной надписью. Игар придержал Луну.

«Власти округи сообщают… что всякий, минующий данный рубеж, подвергает опасности свою жизнь… остановись, путник, и подумай, ибо не всякий входящий в лес возвращается из него…»

Чуть ниже белела нарисованная мелом рожа с огромными зубами. Еще ниже — автограф одного из малочисленных местных грамотеев: «Даха из Подбрюшья — сука и шлюха». И стоило ради этого учиться писать…

Камень был установлен тут совсем недавно. Видимо, заботливые местные власти напуганы были исчезновением отряда Карена. Игар хлестнул Луну; та раздраженно замотала головой, но не сделала и шага. Он ударил ее изо всех сил; лошадь презрительно на него оглянулась и с трудом тронула двуколку с места.