Марина Дяченко - Скрут

После бани Аальмар лег в постель. Большая Фа сидела у его кровати целый час, и даже самой пронырливой служанке не удалось подслушать, о чем они говорили. Выйдя из спальни хозяина, Фа с серьезным лицом увела девочку к себе.

Стоя посреди маленькой душной комнатки, девочка осознала вдруг, что нечто подобное уже было с ней. Первые дни в чужом доме; бесстрастное лицо чужой старухи: «Сколько весен ты помнишь?» — «Шесть… Или семь…» — «Зачем ты лжешь? На вид тебе не меньше десяти…»

Она поежилась. За шесть прошедших лет Большая Фа почти не изменилась — чего не скажешь о маленькой невесте, которую привезли сюда испуганным зверьком…

— Аальмар вернулся, — сообщила Большая Фа, будто бы подводя какой-то большой и значительный итог. Девочка почувствовала, как сбивчиво заколотилось сердце — в этих словах был и второй, скрытый смысл. Аальмар вернулся. Навечно вернулся со своей войны; значит, это правда. Он сдержал слово, он больше не уедет, вот о чем они говорили так долго с Большой Фа…

Старуха осталась довольна ее сообразительностью, однако так и не позволила своему лицу смягчиться. Момент был слишком серьезен, а потому она сурово свела брови:

— Ты помнишь день, когда ты впервые сделалась нечиста? Это было два года назад, не так ли?

Девочка потупилась, чувствуя, как уши наливаются красным. В тот памятный день она испугалась чуть не до смерти и побежала со слезами к Лиль; та, посмеиваясь, отвела ее к своей матери, которая и объяснила девочке все, что ей следовало знать… Посоветовала радоваться своему новому статусу — и, как теперь выясняется, поспешила посвятить в ее тайну Большую Фа… Которая, впрочем, и без того все обо всех знает.

Старуха дождалась, пока она справится со смущением, и задала новый вопрос; не поднимая головы, девочка кивнула. Да, с тех пор это повторяется регулярно, каждый месяц…

— Раздевайся, — скомандовала старуха.

Все это уже было однажды — но тогда, снимая одежду, она не чувствовала стыда. Тогда ее тело было тощим и плоским, как у мальчика, и без единого волоска — но с тех пор прошло шесть лет, и Лиль, ее ровесница, уже замужем…

Сцепив зубы, она терпела прикосновения сухих холодных рук. Старуха изучила ее сверху донизу, и, довольная осмотром, благожелательно кивнула:

— Ты вполне созрела. Право же, я даже не ожидала от тебя таких форм… Ты готова стать женой уже сегодня. Самый строгий закон не упрекнет Аальмара в поспешности… Одевайся.

Помертвевшими пальцами затягивая шнуровку, девочка смотрела, как в темном углу за камином деловито снует паучок.

Она почему-то не может обрадоваться. Наверное, виной тому боязнь всего нового; какое новое осознание: она не девочка… Она девушка, теперь уже совершенно определенно… И она обязательно обрадуется завтра утром, когда встанет солнце, когда Аальмар отдохнет…

Или она такая трусиха?!

Радость ее молчала, будто сдавленная железным кольцом.

Молчание в дороге тяготило Игара, однако Тиар не поддерживала разговора, а не прежнюю непрерывную болтовню у него не хватало сил. Отчаявшись, он умолкал, глядел на медленно ползущую дорогу и смятенно пытался собраться с мыслями.

Ромб. Это главное, об этом следует помнить; не осталось сомнений и колебаний — рядом с ним сидит именно та женщина, ради которой он сбивал ноги о камни провинции Ррок. Ради которой лез в логово болезни, в портовый дом разврата, в кладбищенский склеп… Ромб. Дабат — да будет так…

Заночевали опять-таки под открытым небом, а ночь выдалась холодная, а костер скоро угас, потому что среди поля его нечем было поддерживать. Предыдущая бессонная ночь измотала обоих — но холод не давал заснуть, пробирался под тонкое одеяло и доставал, казалось, до самых костей. Игар лежал, свернувшись калачиком и отогревая дыханием собственные колени; на двуколке ворочалась Тиар.

Потом он услышал, как она встает — и затаился, притворяясь спящим.

— Так не пойдет, — сказала она над самой его головой. — Мы должны беречь тепло.

Игар почувствовал, как под боком у него пристраивают охапку соломы. Тиар ловко соорудила подобие постели и улеглась рядом; край Игарового одеяла был бесцеремонно захвачен — зато и одеяло Тиар укрывало теперь обоих.

От Тиар исходило тепло. Ни о чем другом не помышляя, он придвинулся ближе; она пахла дымом и рекой, и осенними камышами, и лекарскими снадобьями. Игар блаженствовал, согреваясь, и чувствовал, как сотрясающая Тиар дрожь тоже понемногу уходит. Какое счастье — быть в тепле и спать…