Вячеслав Доронин - Дети ненависти

Зрачки Дельмара расширились. Узнал, понял Нотаэло. Что ж… пора!

— Рисо…

Дельмар замер, глядя на свою правую руку со стрелой. Та замерла в опасной близости от горла Нотаэло…

Не считай зверя мертвым, пока его голова не окажется над твоим камином…

Жертва, схваченная мертвым хватом, обездвиживается на срок от тридцати секунд до нескольких часов — в зависимости от умения мага и силы, вложенной в заклятие. Если же Мертвый Хват закрутить в узел, чтобы заклятие поддерживало само себя — сутки-двое проваляется реципиент, не шевеля ни единым мускулом. Если не задохнется, конечно… Чтобы схваченный мог дышать, заклятие нужно накладывать умело, с хитрыми вывертами пальцев — поверх одного-двухминутного глухого Хвата. Пальцевать, как выражаются Отцы…

Закончив с Третьим, Нотаэло быстро напальцевал себе «Забыть Боль» на ноги — и только после этого смог подняться… Ощущения как во сне, подумал Рисовальщик, ниже пояса не чувствуешь себя совершенно — как отрубили. Мать Темного, заклятие-то с подвохом! Ходить неудобно. А нормальное лечение требует времени, да и силы еще понадобятся…

Он нашел в траве нож. Весь перепачкавшись соком, вернулся к пленнику, посмотрел в глаза. Ярость, холодная, оглушительная ярость, презрение и страх взглянули на эльфа в ответ…

— У нас хорошая память, Дельмар, — сказал Нотаэло. Рисовальщик понимал, что желание выговориться — очень нездоровое желание, особенно в его положении. Болтливый нелегал — мертвый нелегал. Но ничего не мог с собой поделать. Напряжение последних месяцев сказывалось. Постоянная ложь, жизнь в страхе, бег по острию — Нотаэло собирался поступить глупо… И — поступил.

Его право.

— Да, ты… все верно понимаешь, Дельмар… У нас… у людей, хорошая память, — заговорил Рисовальщик. Голос срывался, тело била дрожь — впервые за долгие годы Нотаэло Сотиэль, Натаниэль Кавизел, разведчик-профессионал, пытался быть откровенным. И — не умел. Учился на ходу, сплевывая полу-правдой, полу-ложью, с кровью отдирая от лица приросшую маску… Нотаэло, Натаниэль, Нат… Нат Кавизел, сын Майкла, внук Рудольфа, правнук Кейна… Человек.

Как это — жизнь без маски?

— Я человек, Дельмар… Мне тридцать девять лет и три месяца. По вашим меркам мне еще под стол пешком ходить. Я молод, Дельмар, но я уже старик. Один из многих молодых стариков, живущих под масками эльфов… Да, это жестоко, да — это нечестно. Но Последняя война — по-нашему: Алладорская, намертво застряла в людской памяти… И зачем вам только понадобилось побеждать, Дельмар?

Вы испугали нас, и теперь мы вас уничтожим. Мы, люди, умеем ненавидеть сильнее…

— Как думаешь, Дельмар Серебряная Пантера, легко было найти человека с таким лицом?

Натаниль провел рукой по гладкой, как у ребенка, щеке. Он никогда не брился — специальное заклятие уничтожило корни волос, но рука до сих пор помнила то сладкое ощущение щетины под пальцами… Отец часто ходил небритым…

— Я родился красивым, Третий, — сказал Натаниэль тихо. — Не таким красивым, как ты, но — достаточно близко, чтобы люди из разведки заинтересовались деревенским мальчишкой. Мне было четырнадцать и мой голос вот-вот должен был сломаться… Не успел.

Он помолчал.

— Четырнадцать. Иногда я вспоминаю, что у меня было детство, Дельмар — было и уже больше не будет. Разведка — жестокая работа. Нам всем было по двенадцать-четырнадцать… Молодые старики, надежда человечества… Капитан Стоквелл умел убеждать. Вы — наша надежда… А на следующий день начались занятия. Язык, манеры, эльфийская культура, традиции… И — инъекции. Не знаю, что нам кололи, какими заклятиями отравляли нашу кровь, но это было больно… Почти всегда. Кто-то умер, двое сошли с ума. Колхен сидел на крыльце и смеялся. Очень долго и очень странно смеялся… Ломка, Дельмар. У курильщиков опиума это назывется ломка… Мы так привыкли быть людьми, нам хотелось этого, как курильщику — опиумной затяжки… Еще нам кололи гормоны… Зачем? Ты спрашиваешь: зачем? Впрочем, ты молчишь, но я отвечу… Мы не должны были взрослеть… Никогда. Мне тридцать девять, а я — все тот же четырнадцатилетний мальчишка. Мой голос годится для церковного хора… Он не сломался. Иногда я стою перед зеркалом и пытаюсь говорить ниже, как если бы остался человеком… Обычно это уже глубокая ночь…

Каждый день учебы был мучением. Но меня многому научили… Научили ненавидеть… И даже показали: кого… Это ведь самое главное: кого… Я так хочу быть человеком, Дельмар. Если бы ты знал, как страстно и безнадежно я этого хочу… Но единственное человеческое чувство, которое я знаю — это ненависть… У меня были хорошие учителя… И зачем вам только понадобилось побеждать?!