Дети немилости

Офицер опустился на одно колено и наклонился к Неле.

Сердце ее остановилось от ужаса.

Знаки были нанесены на его лицо не татуировками и не краской. В замысловатый узор складывались тонкие проволочки из яркого металла, вживленные в иссохшую темно-коричневую плоть. От уаррца исходил довольно сильный запах, но не гнилой, тошнотный, как можно было бы ждать, а травянисто-пряный — наверно, запах бальзамирующего состава…

Мертвый офицер повторил вопрос — мягко, почти заботливо. Неле открыла рот, но только икнула от страха. Собственной смерти она боялась меньше, чем этого.

Уаррец удрученно покачал головой и поднял Юцинеле на руки. Они ничего не могла сделать, звука издать не могла, даже о боли забыла — так сковал ее страх. Солнце нагрело мертвеца за день, и он был теплым, как живой. Он положил голову Неле себе на плечо, чтобы ей было удобней; на нем был мундир с высоким воротничком, поэтому лоб и щека Неле касались ткани, а не мертвой плоти, но руки у девушки были голые, и сухие пальцы уаррца там притрагивались к самой коже. Это было нестерпимо страшно.

Офицер вынес ее из хижины и остановился, вглядываясь вдаль. Вечерний туман налился в долину, как в чашу, заволакивая поле боя тонкой дымкой… В долине стояли танки. Словно неповоротливые черные жуки с глянцевыми надкрыльями, стояли они, железные чудовища Уарры, на дорогах и на руинах. Кто-то ходил туда и сюда; Неле не могла различить, завоеватели то или пленные. Убитых тоже не было видно издалека. Вдруг их подняли? Юцинеле задохнулась. Вдруг маги империи пришли сюда с Эрдрейари? Они сделали погибшего Наргияса и других таянцев солдатами Уарры и теперь пошлют в бой…

Офицер повернул голову и что-то сказал. Неле даже не услышала его, умирая от страха и горя.

— Эй! — сказал уаррец. — А риеску ты понимаешь?

— А… — невольно пискнула Неле.

Внизу, по дороге — той, что два часа назад была перекрыта воинами Чаарикама — мчался легкий колесный паровик с откидным верхом. Рядом с водителем стоял, держась за борт, высокий человек в бившемся на ветру черном плаще. Лицо его скрывала белая маска.

— Так-то лучше, — тем временем говорил мертвец на риеске. — Эй, кузнечик! Звучит нелепо, но тебе правда нечего бояться. То бишь, меня бояться. Но ты вся в крови, и она до сих пор идет. Нужен доктор…

Паровик остановился, и человек спрыгнул наземь. Его немедля обступили офицеры.

— Я отнесу тебя к докторам, — говорил мертвец. — Сейчас вашим раненым помогают, и тебе тоже помогут. Доктора вполне живые и нестрашные. Только не пытайся убежать. Я очень огорчусь.

Неле, столбенея от ужаса, перевела взгляд на уаррца.

— Я же вижу, что ты понимаешь, — весело сказал офицер. — Все будет в порядке.

Внизу, в долине, по улице между разрушенными домами легким стремительным шагом шел генерал Эрдрейари, и то, что было Нижним Таяном, под его ногами превращалось в самую отдаленную, нищую и разрушенную провинцию империи.

Юцинеле, дочь каманара Арияса, смотрела на это, лежа на руках у доблестного мертвеца.

— Каэтан — шамый могучий маг? — спросила она, не взглянув на погибающего от усталости и тоски аллендорца.

— Да, — пропыхтел позади Лонси; его серой кобылке окончательно надоело трусить по жаре, и маг неумело пихал ее пятками, пытаясь заставить идти быстрее. Неле опять оказалась впереди. До леса, на который Лонси указывал ей, оставались считанные минуты пути, если только не придется лишний раз возиться с бестолковым магом. Он так барахтается, что скоро надо будет поправлять ему седло.

— Тогда почему он не победил того, второго? Не бежал иж плена? Не победил Уарру?

Аллендорец тяжело вздохнул.

— Потому что не все так просто.

— Почему?

— Потому что он не вполне человек. Он проводник Изначального. Ему больше двадцати тысяч лет. Он определяет жизнь магии, а она — его жизнь…

— Почему он не победил Уарру?

«Она думает о своем и не слушает меня», — понял Лонси, но на сей раз не обиделся. Неудивительно, что об Уарре горянка не может говорить спокойно. Он и сам не мог.

Но о Маге Выси говорить не хотел.

Лонси панически боялся суперманипулятора, а в сравнении с Каэтаном Маджарт казался мелок, как сам Лонсирем в сравнении с Маджартом. Но чувства Лонси к полулегендарному Магу Выси, внешне похожие, имели иную природу. Бессмертный Каэтан был в его глазах не столько человеком, сколько длинной, в десять строк, формулой, начертанной мелом на огромной, как плац, доске в университетской аудитории, и перед этой-то формулой молодой маг испытывал смутный, безотчетный страх. Подобный страх испытываешь, читая об эпидемиях чумы или о последствиях ошибочного начертания схемы атомного распада; только здесь все было куда серьезней. Четвертая магия, имеющая дело со структурой вещества, способна стереть с лица земли город, но Пятой под силу уничтожить весь мир.