Чайна Мьевиль - Шрам

Беллис посмотрела на Иоганнеса, пытаясь прочесть его мысли.

— Должен признаться, — неуверенно сказал он, — меня удивляет, что я не слышал ни слова от них. Я полагал, что их будут выводить гораздо чаще.

Беллис ничего не сказала. Она ждала, когда Иоганнес сменит предмет разговора, чтобы она по-прежнему могла пытаться не думать о грузе внизу.

До нее доносился назойливый гвалт из портовых таверн Ке-Бансса.

Под смолой и металлом в сырых трюмах. Жрать и драться из-за еды. Запах дерьма, малафьи и крови. Визги и мордобой. И цепи, как камень, и повсюду шепоток.

— Вот беда, парень. — Голос был чуть хриплым от недосыпа, но сочувствие — искренним. — Как бы тебя за это не выпороли.

Перед решетками трюмной тюрьмы стоял юнга, скорбно глядя на черепки посуды и разлитую похлебку. Он накладывал поварешкой еду для заключенных, и его пальцы не удержали миску.

— Эти глиняные штуки вроде как железо, пока их не уронишь.

Человек за решеткой был таким же грязным и усталым, как и все остальные заключенные. На груди под его разорванной рубашкой виднелось вздутие — огромная опухоль, из которой торчали два длинных зловонных щупальца. Они безжизненно покачивались — два бесполезных жирных отростка. Как и большинство сосланных, он был переделанным, которому в наказание за что-то с помощью науки и магии придали новую форму.

— Это напоминает мне историю о том, как Раконог отправился на войну, — сказал человек. — Ты ее знаешь?

Юнга подобрал с пола грязные куски мяса и морковки и бросил их в бадью, потом посмотрел на говорившего. Заключенный отошел назад, прислонился к стене.

— Как-то раз в начале времен Дариох выглядывает из своего шалаша и видит, что к лесу приближается армия. И чтоб мне сдохнуть, если это не рать Нетопырья пришла за своими метелками. Ты ведь знаешь, как Раконог отобрал у них метелки, а?

Юнге было лет пятнадцать — многовато для такой работы. Одежда на нем была не чище, чем на заключенных. Он смерил рассказчика с ног до головы взглядом и улыбнулся — да, он знает эту историю. Эта неожиданная перемена в нем была такой заметной и необычной, что создалось впечатление, будто он на несколько мгновений обрел новое тело. Теперь он казался сильным и самоуверенным, и, когда улыбка сошла с его лица и он вернулся к своей похлебке и мискам, что-то от этой развязности осталось.

— Ну так вот, — продолжал заключенный, — Дариох тогда вызывает к себе Раконога и показывает, что вот, мол, Нетопырье наступает, и говорит ему: «Это ты, Раконог, накосячил. Ты прихватил их вещички. Солтер сейчас на краю света, так что сражаться с ними придется тебе». Ну, тут Раконог с проклятиями и стонами, со всякими словечками… — Человек сложил пальцы в подобие двигающихся челюстей.

Он хотел было продолжить, но юнга оборвал его.

— Я знаю эту историю, — сказал он. — Уже слышал.

Наступило молчание.

— Жаль-жаль, — сказал человек, удивляясь собственному разочарованию. — Но знаешь, сынок, я сам ее давненько не слышал, так что я, пожалуй, расскажу до конца.

Мальчишка недоуменно посмотрел на него, словно пытаясь понять, шутит тот или нет.

— Рассказывай. Мне-то что. Мне все равно.

И заключенный рассказал до конца, останавливаясь, когда его начинал душить кашель или нужно было набрать в грудь побольше воздуха. Юнга двигался в темноте за решеткой, убирая грязь, накладывая добавки. Он вернулся к концу истории, когда керамо-фарфоровый панцирь Раконога треснул, поранив его, и рана оказалась глубже, чем если бы панциря вообще не было.

Мальчишка посмотрел на уставшего рассказчика, закончившего историю, и снова улыбнулся.

— И что, ты мне не скажешь, какой тут урок? — спросил он.

Человек улыбнулся едва заметной улыбкой.

— Думаю, ты его уже знаешь.

Мальчишка кивнул и задумался на мгновение, сосредоточиваясь.

— «Если сталкиваешься с чем-то, что не очень хорошо, то лучше уж вообще ничего, чем это», — процитировал он. — Мне всегда больше нравились истории без морали, — добавил он и присел на корточки у решетки.

— Ебись оно конем, я с тобой согласен, парень, — сказал человек. Он помедлил, потом протянул руку сквозь решетку. — Меня зовут Флорин Сак.

Юнга колебался. Он не боялся, просто взвешивал все «за» и «против». И наконец пожал Флорину руку.

— Спасибо за историю. Меня зовут Шекель.

Они продолжили разговор.

Беллис проснулась, когда корабль снова тронулся. Залив все еще был погружен в темноту. «Терпсихория» содрогалась и сотрясалась, как закоченевшее животное, и Беллис, подойдя к иллюминатору, увидела, как мимо движутся редкие огни Ке-Бансса.