Виктор Федоров: Меч и щит

— Слушай, Скарти, ты случайно не знаешь, зачем меня зовет королева?

— Ну кто ж может знать, по какой причине делает что-либо Ее Величество, наша милостивая Королева Хельгвана? — заюлил старый плут. — Уж конечно, не я, бедный старый Скарти. Кто я такой, чтобы ведать о помыслах нашей милостивой королевы?

— Кончай прибедняться, старый мошенник. Я-то отлично знаю: ты знаком с моей матерью еще с тех времен, когда она была всего лишь наследной принцессой. Ты сам постоянно твердил мне об этом и о том, как храбро ты дрался, вызволяя ее из всяких передряг. Так вот, или ты мне все выкладываешь, или мы спустимся во двор замка и проверим, не заржавело ли с годами твое умение драться на палках.

Эта угроза как будто возымела действие.

— Ну, я, конечно, ни в чем не уверен, но, возможно, речь пойдет о наследовании престола по случаю совершеннолетия.

— Чьего совершеннолетия? — не понял я.

— Да вашего, мой принц, вашего. Неужели вы забыли? Ведь сегодня исполняется ровно двадцать один год с того дня, как вы появились на свет. Помнится, тогда было такое же жаркое лето и…

Но я не стал слушать остальное, поскольку его воспоминания о событиях двадцатилетней давности надоели мне уже десять лет назад. Я двинулся дальше по коридору в настроении куда лучшем, ведь теперь я знал, о чем пойдет речь, и не опасался сюрпризов. Но сюрприз меня все же подстерегал, да еще какой! А я, ни о чем не подозревая, приближался к библиотеке, мысленно выстраивал предстоящий разговор и готовился сразу пойти в наступление. Иначе мать непременно навяжет мне свою волю, которая, скорей всего, не будет совпадать с моей.

С этими мыслями я и распахнул двери библиотеки. Мать сидела в деревянном кресле возле бойницы и читала какую-то старинную рукопись. Одетая в длинное темное платье до пят, перехваченное на тонкой талии наборным пояском из бронзовых пластин, она, с ее изящным прямым носом и закругленным подбородком, походила на рисунок со старинного краснофигурного кратера. И стянутые золотой лентой длинные золотисто-каштановые волосы лишь усиливали это сходство, придавая ей вид скорей левкийки, чем антийки.

— Слушай, мать, — заявил я, едва переступив порог, — если ты позвала меня сюда ради известия, что я теперь совершеннолетний и должен короноваться и выполнять государственные обязанности, то лучше забудь об этом. Мне претит болтать с послами, разбираться с налогами и пошлинами, вершить суд и отправлять службу в храме Данара. Для всего этого у нас есть Государственный Совет. И ты. А я и так служу стране чем могу. Мечом. И как раз сейчас занят подготовкой одного похода. Я…

— Я вовсе и не собиралась предлагать тебе короноваться, — перебила меня мать.

— Да? — Я почувствовал легкую досаду, хотя от трона отказывался совершенно искренне. В конце концов, моя мать была, как говорится, королевой в собственном праве, то есть владычествовала как дочь и наследница короля Водена, а не как жена короля Архелая. И посему никакой закон и обычай Антии не требовал, чтобы по достижении старшим сыном совершеннолетия она сложила с себя обязанности правительницы и передала их наследному принцу. По установленному порядку она могла править хоть до самой смерти, а поскольку ей не исполнилось еще и сорока лет, я не утруждал себя мыслями о престоле, тем более что не рассчитывал дождаться наследства, так как жил беспокойной жизнью воина, не очень-то способствующей долголетию. Но тем не менее я испытывал, как уже сказано, легкую досаду, вероятно, из-за напрасно потраченного красноречия. В конце концов, уроки риторики мне дались очень и очень нелегко, и я никогда не упускал случая блеснуть ораторским мастерством.

— Зачем же ты позвала меня?

— Сообщить, что ты вообще не сядешь на престол. Никогда! — уточнила она.

— Вот как? Это почему же? — В душе у меня шевельнулось негодование. Одно дело, когда ты сам не стремишься воссесть на трон, но когда тебя лишают принадлежащего по праву…

— Потому что сыну Меча трон не нужен, — спокойно ответила мать.

Вот эти-то семь слов и перевернули всю мою жизнь. Как будто тяжелые своды замка Эстимюр обрушились мне прямо на голову! Сознание наотрез отказывалось воспринимать услышанное.

— Что… ты… сказала? — произнес я, с трудом подбирая слова.

— Я говорю, что ты — сын Меча, зачатый в ночь его исчезновения. Как тебе известно, опустошив Вендию, разграбив Сермию и разорив Руантию, Глейв-Меч поспешил на помощь твоему деду, королю Водену, сражавшемуся у водопада Нервин с воинством злого колдуна Суримати… — Она продолжала, но я больше не слушал и не слышал. Не слушал, потому что и так прекрасно знал все перипетии битвы при Нервине, поскольку о ней писали, и рассказывали, и даже пели все, кому не лень, а не слышал, потому что слишком громко клял себя в душе за глупость. Ведь во всех известных мне балладах и повестях, таких как «Сага об Эглейве» и «Герой в рваных штанах», и эпических поэмах вроде «Сказания о Божественном Мече», более чем прозрачно намекалось на романтические отношения между великим героем (а возможно, даже богом) Глейвом-Мечом и наследной принцессой Антии. И я не в первый раз остро пожалел, что рядом со мной нет того, кого я всегда считал родным отцом, короля Архелая с его светлым умом. Архелай бы мигом объяснил, что я просто-напросто пал жертвой литературных штампов. Ведь злой колдун, прекрасная (и зачастую глупенькая) принцесса и спасающий вторую от первого герой-воин — это стандартный набор масок в эпической поэзии и прозе. А маска — она и есть маска, время над ней не властно, она всегда остается неизменной. И превращение молоденькой принцессы в мудрую государыню сочинителей поэм заинтересовать не может. Вот почему я никогда не отождествлял ту пылкую юную героиню поэм и сказов со знакомой мне с детства сдержанной, зрелой женщиной, державшей руль государственного корабля железной рукой в бархатной перчатке. Зато сейчас я смотрел на мать так, словно увидел ее в первый раз, и пытался представить себе, как она выглядела двадцать лет назад. До меня вдруг дошло, что тогда она была моложе, чем я теперь. Да, вероятно, она была именно такой, какой ее живописуют поэты: в таком же темном платье, только куда более коротком — выше колен, и с таким же поясом из бронзовых пластин на осиной талии, и в мягких кожаных сандалиях со скрещивающимися на стройных икрах тонкими ремешками. Подобная девушка непременно вызовет у всякого настоящего мужчины, даже если он демон или бог, стремление защитить ее от любых опасностей, кроме исходящих от него самого. Впрочем, я-то готов был защищать и ее саму, и ее королевство, даже сейчас, хотя она сильно изменилась. Вот только она, похоже, не нуждалась в таком защитнике…