Морис Делез - Конан и Гнев Сета

Человекозверь привстал, и едва заметный шорох, который, хотя и с трудом, чуткое ухо еще могло уловить в комнате, тут же стих. Он поднял руку, требуя внимания, хотя и так лица присутствующих были обращены к нему.

— Я собрал вас здесь,— заговорил он резким голосом, похожим на лай,— потому что вы наконец-то готовы.— Он сделал небольшую паузу, чтобы посмотреть на каждого из пятерых, и, судя по всему, остался доволен.— По крайней мере, Али-Гарун клятвенно заверил меня в этом.

Четверо тут же склонили головы в знак согласия и повиновения, и лишь красавица в облегающем платье ограничилась гордым кивком, показывая, что приняла его слова к сведению, но взгляда не опустила… Тем не менее, сидевший на троне предпочел не обратить на это внимания, а может быть, посчитал такое поведение естественным, и продолжил свою речь.

— Теперь вы моя Карающая Рука!— возвестил он.— Отныне я буду действовать, опираясь на вас, и через вас стану изъявлять свою волю! Однако помните, что каждый воин — лишь палец Руки и как бы силен сам по себе он ни был, вместе вы неизмеримо мощнее, так же как сжатый кулак сильнее каждого из составляющих его пальцев! — Он поднял руку и сжал кулак, словно желая получше растолковать свою мысль.— Я приготовил для вас надежное убежище,— заговорил он после паузы,— место, где вы сможете переждать опасное время, прийти в себя и набраться сил, а такая надобность у вас неизбежно возникнет, и не раз. А теперь ступайте, отдохните и присмотритесь. Наведайтесь в мир, привыкните к нему, но до поры не обнаруживайте себя. Вскоре я навещу вас и дам первое задание. Помните: только тогда настанет время попробовать ваши силы.

Он встал, показывая тем самым, что не задерживает их более.

Словно загнанная лань, за которой мчится по пятам свирепая свора гончих, старик-камердинер бежал по королевскому дворцу Тарантии, пересекая его из конца в конец, скверными словами поминая в душе всех известных ему и темных, и светлых богов, но каким-то неведомым образом умудряясь сохранять при этом видимость степенности. И все-таки он едва поспевал за решительно шагавшим гостем. Гость, немолодой уже мужчина с нервным, но приятным лицом, сумел, несмотря на годы, сохранить мощные плечи борца и осиную талию молоденькой девушки. Походка его оставалась упругой, а шаг широким, но главное заключалось не в этом. Граф доводился королю старинным другом и по его распоряжению имел право являться во дворец в любой час дня и ночи, где все были обязаны оказывать ему всяческое содействие во всем. Об этом говорил тяжелый золотой медальон, висевший на шее гостя. Впрочем, его и без этого знала в лицо вся дворцовая челядь.

Сейчас обладатель медальона как раз и воспользовался своим правом свободного перемещения, а камердинеру ничего не оставалось, как поспешать следом. Передвигаясь таким образом (гость — чинно и размеренно вышагивая по вощеной мозаике пола, а камердинер — задыхаясь и семеня), они прошли сквозь череду открывавшихся им навстречу дверей. Стражники, стоявшие в каждом зале, прекрасно знали обоих, а служба во дворце приучила их не удивляться ничему, что позволяло им сохранять невозмутимый вид, хотя камердинер и готов был поклясться, что в душе они потешаются над стариком, не привыкшим сломя голову носиться по королевскому дворцу.

— Так где же все-таки король?— в который уже раз поинтересовался гость с таким видом, словно спрашивал об этом впервые, упорно не замечая «предсмертных» хрипов своего проводника.— Неужели вновь решил, сославшись на дела, увильнуть от выполнения обещанного?!— Его левая бровь взметнулась дугой, и он подозрительно покосился на камердинера.— Клянусь Митрой, на этот раз у него ничего не получится!

Этого сердце старика стерпеть уже не могло. Да что он себе позволяет? Будь он хоть дважды граф и трижды друг! Кровь бросилась ему в лицо.

— Король еще никогда и никого не обманывал!

Пытаясь сохранить достоинство, камердинер остановился и гордо расправил плечи, всем своим видом выражая негодование, но желаемого эффекта не получилось. Голос предательски дрогнул, и фраза прозвучала не гордо, а скорее фальшиво, с визгом на последнем слове. Лоботрясы с алебардами у дверей многозначительно переглянулись, и камердинер, махнув на все рукой (пропади оно к Нергалу!), договорил свистящим шепотом

— Государь в библиотеке, а она в дальнем крыле дворца, куда мы и направляемся… — Он несколько раз судорожно вздохнул, держась одной рукой за стену, а второй за грудь, и, оглядевшись, посмотрел на гостя — Уже пришли,— договорил он несколько спокойнее.