Морис Делез - Конан и Гнев Сета

Она говорила и изводила себя вопросом: показалось ей это или нет? Однако, как ни мучительны были сомнения молодой королевы, ответов она так и не получила. Она закончила говорить и молча смотрела в безжизненные глаза каменного бога, словно и впрямь ожидала от него вразумительного ответа. Внезапно она ощутила тяжесть в груди, почувствовала дурноту, голова у нее закружилась, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться рукой о стену.

Что это? Неужели всемогущий услышал ее и принял жертву? Она постояла еще некоторое время, стараясь не двигаться и приходя в себя, потом тихонько встала и склонила голову.

— Благодарю тебя, Пресветлый, за то, что внял моей просьбе. Пусть я умру, но он останется жив,— повторила Зенобия и нетвердой походкой пошла прочь.

Вход в пещеру больше походил на уродливую, не слишком заметную дырку в теле горы, края которой заросли мхом, а свешивавшийся почти до земли плющ закрывал ее едва ли не полностью.

Конан запалил факел, отвел живую занавесь в сторону и, согнувшись, вошел внутрь. Шагов пять ему пришлось идти в таком положении, потом ход резко расширился, киммериец смог выпрямиться и пошел быстрее. На пути ему постоянно попадались ответвления от основного хода, которые, впрочем, никуда не вели. Правда, среди них оказались два длинных коридора, отнявших достаточно много времени, прежде чем выяснилось, что заканчиваются оба тупиками.

Только после этого путники вновь двинулись вперед и вскоре подошли к месту, которое перегораживала невидимая преграда. Она не жгла и не отталкивала, как того можно было бы ожидать. Просто не пропускала сквозь себя ничего, кроме света факелов.

Люди стояли и смотрели на продолжение тоннеля, круто уходившего влево, но попасть туда не могли, и о том, что находится за поворотом, оставалось только гадать.

— Отойдите, друзья.— Вербар выступил вперед.— Это моя забота.

Он остановился в шаге от препятствия и долго глядел на прозрачную стену, словно рассматривал некий рисунок, видимый только ему, но никак не мог понять скрытого в нем смысла. Наконец он наклонил посох, и серебряный орел коснулся клювом невидимой преграды. Мягкое голубое сияние разлилось по ее поверхности, и Конан с удивлением увидел тяжелую дверь с множеством заклепок, скреплявших воедино ее части. Странная картина быстро потускнела и на глазах погасла, а киммериец так и не успел разглядеть какого-либо запора. Зато Вербар выглядел довольным. Он аккуратно прислонил посох к стене и, засучив рукава, подошел к проходу, который вновь казался пустым. Несколько мгновений он постоял опустив голову и сосредоточиваясь, потом руки его коснулись преграды и принялись осторожно ощупывать ее поверхность. Остальные зачарованно следили за его действиями — ведь от их успеха зависело теперь все. Наконец после одного из неуловимых движений, слившегося с сотнями предыдущих в единую цепь неудачных попыток, что-то звонко щелкнуло в невидимом механизме запора, и Вербар, опустив руки, вздохнул с облегчением:

— Все.

Олвина недоверчиво посмотрела на него, подошла поближе и остановилась рядом. Затем сделала шаг, другой, третий и, изумленная, обернулась:

— Стены больше нет!

Все бросились вперед, но, свернув за поворот, застыли в оцепенении. Огромные сундуки, маленькие сундучки, сундуки средних размеров были сложены друг на друга одной огромной горой, возвышавшейся посреди просторной пещеры. Их было не меньше четырех десятков, а то и больше, обитых железом и потемневшей от времени медью, обтянутых буйволиной кожей, а то и просто выкованных из бронзы, с висячими замками и запорами, врезанными внутрь стенок.

Конан обвел равнодушным взглядом огромную гору чужого добра и внезапно словно почувствовал незримый толчок. Он начал осторожно обходить рукотворный холм, пока не подошел к примостившемуся на крышке огромного сундука маленькому сундучку, обтянутому голубым сафьяном,— скорее, его можно было назвать большим ларцом — и открыл незапертую крышку. Ослепительное сияние залило своды мрачной пещеры, заставив людей прикрыть глаза.

— Факел! Конан!— закричал Вербар.— Убери от него факел!

Только когда факелы унесли за сундучную гору, на Шар стало можно смотреть безболезненно. Теперь он переливался мягким бело-голубым сиянием, в котором угадывались ясная синева небес и ослепительно белые снега на вершинах северных гор, свежесть весеннего утра и ласковое солнечное тепло. Он источал дремавшую до поры мощь пламени, бушующего в кузнечном горне, и прохладу студеного ключа, а свет его и бодрил, и освежал.