Наталия Ипатова: День Полыни

Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

– Вы, – говорит Мадлен де Куртенэ, – представляете, как складывается судьба существа, с рождения наделенного подобным волшебством? Сперва все это только родительская головная боль. Родители, если не дураки, скрывают тебя и последствия, но что они могут сделать, если на глаза ребенку попадется… ну, скажем, камфарное дерево? Ну а потом ты вырастаешь и вынужден заботиться о себе сам. Вы полицейский, Реннарт, скажите: сколько у ребенка с нестандартным даром шансов угодить в нечистые руки?

– Много, – лаконично отвечаю я.

Я часто слышу сказки про тяжелое детство и отмазку эту не люблю. Джинни улыбается уголком рта и остальную часть истории оставляет под умолчанием. И у меня возникает чувство, будто «мы говорим как два умных человека». По-моему, это один-ноль в ее пользу.

– Прошло достаточно времени, и я привыкла к определенному уровню комфорта. Есть то, что я не ем, и то, что я не ношу: чтобы позволять себе этакие «не», надобно иметь некий стабильный доход. Это то, что я не хочу потерять, причем нежелание мое довольно активно. Любая неквалифицированная работа на заводе, на конвейере, или в частной лавке не позволит мне сохранить мой нынешний уровень жизни. Я не настолько дура, чтобы питаться одной идеей честности… хотя вам должно быть очевидно, что ем я немного.

– Чистую пыльцу, надо полагать, – буркнул Люций. – Нет, мэм, ничего, это я так.

– За неимением пыльцы сойдет и сахар, спасибо. Лучше тростниковый. Придется также признать, что я привыкла к некоторому уровню адреналина в крови. Однако в последнее время адреналина стало слишком уж много, он вредно действует на печень и как следствие – на цвет лица. А цвет лица, это… – она зевает в ладошку, -…важно! Если бы мне удалось изменить образ жизни на более размеренный, в рамках, так сказать, закона – и без существенных потерь в бюджете! – я бы считала, что моя жизнь изменилась в лучшую сторону.

– То есть вы хотите сказать, – уточняю я, – будто желаете прийти с повинной в обмен на некоторые гарантии?

– У вас грубые формулировки, Реннарт. Вот за что я не люблю юстицию. Одно лишь останавливает меня – страх угодить в лапы тех, кто использует меня в собственных интересах. Моих родителей, знаете ли, даже убили из-за меня… Я их почти не помню.

С улыбочкой она это выдает, как «нате», и сразу меняет тему, а у меня в памяти остается призрак камфарного дерева и звонкий детский голосок: «Ой, какое большооооое!».

– Я очень устала. Не могли бы вы устроить меня где-нибудь на ночь?

– Эээ… – я понимаю, что понятия не имею о джинни. – Как бы вы хотели устроиться, мэм?

– Обычно я сплю в благоустроенной масляной лампе.

Упс. Я на сто процентов уверен, что масляная лампа – это не тот предмет, что найдется в обиходе у Дерека с Мардж. Единственное, что отдаленно ее напоминает, это… – оглядываюсь, -…заварочный чайник!

– Вы с ума сошли? Простите, Реннарт. Это же заварка! Вы представляете, что она сделает с моим лицом?! Нет, нет и нет!

Мы все ненадолго погружаемся в тяжелые раздумья.

– Сахарница, – осеняет Кароль, – подойдет?

Джинни вздыхает.

– Ладно, сахарница – куда ни шло.

Высыпаем сахар в миску, ополаскиваем сахарницу кипятком.

– Вот это, – указывает пальцем джинни, – сойдет для постели.

«Это» – подувядшая роза в пивной бутылке вместо вазы. Дерек притащил ее в дом еще до того, как Мардж увезли в больницу, а теперь она уже опустила головку и лепестки роняет. Кароль аккуратно снимает лепестки и выстилает ими сахарницу. Джинни садится на край и аккуратно втягивается вовнутрь вместе со всеми бесчисленными оборками. Задвигает крышку изнутри, но неплотно. В отличие от лампы – ну или, скажем, чайника! – у сахарницы нет носика. Это ж роза, да на горячие влажные стенки!

Баня, спальня и наркосалон!

На этом мы покидаем кухню. Дети садятся рядышком на диван и держатся за руки. Я достаю из нагрудного кармана специально припасенный пакетик, рву его. Над журнальным столиком загорается шарик ровного голубого цвета с искорками. Заклинание Благополучного Исхода. Работает, только если рядом кто-то не смыкает глаз, и чем больше народу бодрствует, тем лучше. В дни экзаменов этакую штуку не сыскать, но я заранее запасся. Можно сказать, злоупотребил служебным положением.

– Раз уж все равно сидим, давайте сидеть с пользой.

Под самое утро, в брезжащих голубых сумерках вернулся Рохля, очумевший и еще более небритый, чем обычно. Дети спали, свернувшись в разных углах дивана двумя отдельными и очень целомудренными клубками.