Влад Вегашин - Черный меч

И каждый, кто слышал глубокий, сильный голос певца, невольно спрашивал себя — а кто мы ?

Эльф нервно осушил бокал. Он старался не задавать себе вопрос — кто он? Испытывая непреодолимое желание вспомнить себя, он в то же время боялся — а вдруг воспоминания окажутся… какими? Он не знал. Страшными? Болезненными? Постыдными? Возможно, что и так…

Время шло, вино и эль лились в кружки и кубки, народ хмелел… Менестреля просили сыграть то одну, то другую песню из общеизвестных, но он лишь усмехался, и продолжал играть такие же, непонятные и никому не известные баллады. И почему-то никто так и не полез вправлять слишком много о себе возомнившему барду мозги при помощи пудовых кулаков. Простые деревенские жители сидели, пили и молча слушали заезжего певца.

Подступала полночь. Люди начали расходиться. Допивали эль или вино, ставили на столы пустые кружки, клали перед менестрелем несколько монет и уходили. Наконец, в таверне остались лишь хозяин, эльф и бард. Последний, отставив гитару в сторону, сгреб монеты со стола в потертый кожаный кошель, допил остатки вина из кубка, и потянулся к чехлу, явно намереваясь воспользоваться второй частью платы хозяина за выступление.

Эльф встал и подошел к менестрелю.

— Благодарю за прекрасную музыку, — вежливо произнес он.

Бард перевел на него взгляд необычайно темных серых глаз.

— Рад слышать столь высокую оценку моего скромного таланта из уст представителя народа, который действительно разбирается в творчестве, — вежливо ответил он.

— Могу ли я попросить вас сыграть еще?

— Вино закончилось, — намекающее протянул бард. Эльф, усмехнувшись, сделал знак хозяину, и спустя полминуты на столе материализовались две бутылки и еще один кубок.

Менестрель задумчиво откупорил одну из бутылок, наполнил оба кубка, залпом осушил свой, и налил еще.

— Сыграть еще? И что же хочет услышать благородный эльф с человеческим гербом на пальце? — насмешливо поинтересовался он. — Песнь о рыцаре, принцессе и драконе? Балладу о любви эльфийки к человеку? Или же застольную песенку, которую так любят в трактирах и на свадьбах?

— Спой что-нибудь свое, — попросил эльф, пропустив мимо ушей прозрачный намек на фальшивость дворянского перстня.

— Свое? Я никогда не исполняю собственных песен тем, кто не готов их услышать.

— Я — не готов?

— Не готов.

— А к чему я готов?

— К меньшему, чем то, что тебя ждет, — серьезно сказал человек, глядя эльфу в глаза. — Рожденный не под этим солнцем и не под этим небом, дитя другой вселенной, крылатый, лишенный крыльев, древний и могущественный, ты — не готов.

Повисло тягостное молчание. Наконец эльф справился с собой и тихо произнес:

— Что ты знаешь обо мне?

— Лишь то, что сказал.

— Кто ты? — прямо спросил он.

— Мое имя ни о чем тебе не скажет, но, если хочешь, могу дать имя тебе.

— Дать имя?

— Имя, которого у тебя нет. И песню я тебе тоже подарю… может, она в будущем сможет подсказать тебе верный путь, Нархгал.

Положив пальцы на струны, менестрель запел.

Наутро эльф, названный Нархгалом, пытался вспомнить остальные слова этой песни, но так и не смог. Зато эти двенадцать строк врезались в память, словно бы он слышал их не один и не два раза.

Встряхнув головой, Нархгал посмотрел на Диегу.

— Пожалуйста, продолжай, — тихо попросила она.

— Я легко добрался до сердца леса. Там росли два могучих дерева, я не смог определить их породу. Они срослись кронами, и их ветви так тесно переплетались, что образовывали четкую арку. Мой конь отказался даже приближаться к ним, я попытался вести его в поводу, но безрезультатно. Тогда я бросил коня и пошел один. И… из-под арки я вышел совершенно в другом месте, более того, в другом мире. Там прошло всего три недели, прежде чем я снова услышал зов. На этот раз переход располагался в развалинах древнего города… И так раз за разом, мир за миром. Потом оказался здесь. Сразу после перемещения в этот мир я почувствовал зов, причем очень сильный. Мне кажется, я совсем близко, вот только к чему?